Лэрд жестом подозвал племянника и протянул традиционную чашу с вином. Стараясь, чтобы было не слишком заметно дрожание его рук, Джейми принял подношение с поклоном и выпил судорожными глотками, не особо заботясь, что бордовая жидкость ручейками стекает через край к нему на грудь. Рубаха жадно впитывала кровавые капли.
Колум внимательно смотрел, как Джейми пьет, и ни один мускул не дрогнул на его каменном лице, а когда тот оторвался от чаши и процедил сквозь стиснутые зубы: «Благодарю, мой лэрд!», в ответ сухо кивнул племяннику, благосклонно принимая это как ритуальный акт благодарности за порку. Потом провозгласил обычное: «Дело решено!» и указал Джейми на место слева от себя.
По правилам, наказанный должен был присутствовать до конца Собрания. Боже милосердный, хотя бы садиться его никто не заставлял! Энгус молча подал ему плед и сюртук. И пока Колум решал следующий вопрос своих арендаторов, чуть отвлекший внимание людей от Джейми, тот отошел подальше от любопытных взглядов в уголок зала, где неспешно облачился обратно в килт, надел сюртук, повязал галстук. После этой процедуры он хотя бы более менее пришел в себя, и его не слишком болтало на ослабевших ногах.
Наконец, он смог занять место на возвышении, рядом с дядьями. Зад палило немилосердно, хотя выпитое вино несколько снизило остроту шока. С вызовом оглядев зал, Джейми ожидал увидеть насмешливые или злорадные лица, но к удивлению своему, во встречных взглядах он замечал лишь сочувствие, ловил отовсюду одобрительные и даже восторженные кивки. Только некоторые в смущении поспешно отводили глаза, особенно женщины. Да, ладно... Это ему бы надо смущаться, но он упрямо выпятил челюсть и решил, что не будет.
Сейчас, стоя перед всеми, Джейми заставил себя надеть маску небрежного безразличия, хотя внутри все катастрофически рушилось от унижения, нахлынувшего лавиной. Он почувствовал, как многочасовое напряжение отпускает, и слезы, внезапно подступившие после очередного доброго кивка из зала стиснули ему горло.
Он испуганно заиграл желваками, и судорожно попытался думать о чем нибудь, да хоть бы о лошадях, чтобы постыдно не расплакаться прямо у всех на глазах. «Надо помочь завтра Алеку с выездкой... Интересно, Шторму выправили растяжение?.. Как там Меткая Стрела ожеребилась, надо узнать...» Горький комок в горле потихоньку развеялся.
Собрание, наконец, закончилось традиционным ужином с крепкими напитками и разнообразной едой, предназначенной для всех гостей. Джейми готов был потихоньку смыться из зала, хотя чувствовал, что зверски голоден: он не мог сегодня есть с того самого момента, как Колум официально объявил ему утром о намерении высечь его на Собрании. Что ж, признаться, вполне ожидаемое и справедливое наказание за то, что он допустил возникновение опасной для клана ситуации.
Но его страх неожиданно вышел из под контроля... Слишком много на него свалилось за последнее время, да еще ссора с Клэр абсолютно измотала его. Он знал, страх ожидания всегда хуже самого наказания. Кишки просто сворачивало от тягостного предвкушения вечернего позора. Поджилки постыдно тряслись, а мысли сносило напрочь, и Джейми провел в этаком раздрае целый день, бродя по лесу и пытаясь охотится.
Он привычно молился, дабы Бог укрепил его, дал силы. И Он дал хрупкую иллюзию спокойствия, с которой Джейми смог прийти на Собрание и как-то выдержать экзекуцию. «Христос, благодарю!» – сказал он от души. И вновь почувствовал облегчение, что физическая боль уже действительно закончилось. Чего нельзя было сказать о душевной.
Позор не боль и – как он до сих пор отчетливо помнил – быстро не забудется. Стыд от унижения еще долго будет преследовать его, заливая краской лицо в ответ на любой взгляд, показавшийся хотя бы чуть насмешливым. Хотя тогда, в его шестнадцать лет, все воспринималось не в пример острее. Видимо, он зачерствел все же – усмехнулся он сам себе – и умел теперь отрешаться в неприглядной ситуации. И еще... Джейми был удовлетворен собой, на самом деле. По крайне мере, он воткнул топор, четко обозначив границу и не собирался так просто сдаваться. Он показал всем, и Колуму в том числе, что сломать его нелегко – безвольной жертвой он теперь не станет. К тому же, чувство вины, гадостно точившее где-то под сердцем за нанесенную жене обиду – как бы он там, дьявол, себя ни оправдывал – вдруг, на удивление, подуспокоилось.