Закончив вечерний намаз, в котором Ибрагим поблагодарил Аллаха за успешный день, он поспешил на закрывающийся рынок, чтобы купить себе яств. Набрав щербета, халвы, мяса и дынь, юноша уселся в закоулке и начал «пировать».
Уже глубокой ночью Ибрагим, словно пьяный от количества съеденного, побрел домой. Он шел по пустынным улицам, прислушиваясь к звукам ночи. На небе гигантским серебряным блюдом светилась полная луна. Удачный день и прекрасная погода разогнали мрачные мысли утра, ему хотелось петь, ведь, в сущности, не так и плоха его жизнь. Он не от кого не зависит и может заниматься чем угодно и когда угодно. Он свободен от предрассудков и оков обыденной жизни.
На следующий утро Ибрагим встал как раз, когда имам призывал всех на первую молитву. Совершив обычный ритуал, он поспешил уйти.
Сегодня был день казни известного разбойника Аль-Худа и его сподвижников, а значит, на главной площади перед дворцом будет многолюдно и там можно будет неплохо заработать. Он подоспел как раз вовремя, заключенных еще не вывели, и у воришки было время, чтобы осмотреться.
Продвигаясь через густую толпу разнообразно одетых тел, Ибрагим прихватил парочку кошельков. Подходя все ближе к первому ряду, он неожиданно для себя решил остановиться и посмотреть на казнь. У него в душе боролись два чувства – любопытство и отвращение к казни. Юноша никогда раньше не видел казней. Он не считал этот «ритуал» кощунственным, но навевающим страх. Ибрагим не мог понять, что заставило его остановиться и, не отрывая взгляд, смотреть.
Пока он раздумывал, толпа загудела, и каменный помост в центре площади вывели главаря разбойников, юношу лет двадцати, он не был похож на типичного араба. Его черные как смоль волосы, с небольшими кудряшками, которые за время сидения в темнице стали сальными и блестели от налипшей грязи, очень оттеняли его сильно исхудавшее мраморное лицо, самой заметной чертой которого был большой нос, похожий на нос Ибрагима. Губы разбойника были обветрены и кровоточили. Глаза, воспаленные от сырости и грязи темницы, где его держали, слезились от яркого солнца.Сам же он был высок и худощав, одежда, ставшая лохмотьями, болталась на нем.
Этот юноша был знаменитым разбойником Альф-Худом, терроризировавшим половину страны.
Толпа загудела. Палач с усилием толкнул разбойника в спину, тот упал на колени, гремя кандалами, и понимая, что сейчас произойдет, Ибрагим закрыл глаза. После выдоха толпы юноша поднял голову и увидел обезглавленное туловище, трепыхающееся возле чурки, его стошнило. Позади раздался хохот. А когда палач поднял над толпой отрубленную голову Альф-Худа, Ибрагим не выдержал и, расталкивая толпу, бросился с площади. Люди провожали его хохотом и насмешливыми фразами.
Забежав в первый попавшийся переулок, юноша сел на землю и зарыдал. Его тонкие губы дрожали, всегда ясные глаза покраснели от слез. Ибрагим рыдал столь неистово, что смог успокоиться только через час. Вытирая лицо, он еще всхлипывал, вспоминая недавно пережитое впечатление. Но тут юноша заметил дервиша, сидевшего напротив.
– Что тебе нужно странник, – спросил Ибрагим. – У меня нет денег на милостыню!
– Меня зовут Абу-Саид Ал-Басри, и я приветствую тебя, – ответил старец.
– И я тебя приветствую, но что тебе от меня нужно? – уже раздраженно спросил юный вор. Его очень раздражало, что его видели в минуту слабости.
– Не гневайся на меня! Я всего лишь хочу получить, то, что принадлежит мне. А именно свой кошелек и деньги, которые в нем были.
Ибрагим решил, что Абу-Саид шутит и вгляделся в его лицо, надеясь разглядеть там улыбку. Но напротив: лицо было серьезно и сдержанно, а глаза добры и умны.
Юноша хотел убежать, но дервиш остановил его, сказав:
– Не нужно бежать, я не расскажу о твоем деянии никому, хотя ты и совершил его в тот момент, когда я молился за упокой души Альф-Худа!
– О великий странник, повидавший вселенную, прости меня! – Взмолился Ибрагим, протягивая кошелек дервишу.
– Я простил тебя, но простит ли тебя Аллах… – сказав это, странник, опираясь на трость, неспешно удалился.
Ибрагим еще долго не вставал с колен и не поднимал лица от земли. Он не был никогда верующим, но под впечатлением речей старца и увиденного, его обуял страх. Будто что-то перевернулось в его жизни. Непрекращающееся чувство тревоги засело где-то под сердцем червяком, и не хотело его покидать.
Всю свою выручку он пожертвовал сегодня в ближайшую мечеть и твердо решил вместе со всеми сходить на пятничную молитву.
В этот день он больше не воровал. Воришка пришел домой необычно рано, забрался к себе на крышу, где и пролежал до утра. Все это время юноша лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел, смотрел, смотрел, в бездонное голубое небо, по которому плыли величественные и далекие перистые облака. Их вид постоянно менялся: то его взору представала голова Альф-Худа, то Абу-Саида, то странные и загадочные крылатые чудовища. Ночью Ибрагим был как в угаре, ему снились все те же образы, он часто просыпался и начинал задумываться над смыслом этих снов, потом он засыпал снова и снова просыпался. А снедающее чувство тревоги все не покидало его. Он страдал.