Он снова заторопился наверх. Через некоторое время стало ясно, что он выбрал верное направление – подмигивал чудом уцелевший после взрыва прожектор. Александр выбрался в пещеру и оглядел завалы. Ни профессора, ни Кабреры он не обнаружил и стал пробираться к решетке в надежде, что ее разворотило отлетевшими плитами. Но ему не повезло. Решетка стояла как ни в чем не бывало, а за ней, словно насмехаясь, трепыхалась невредимая желтая сигнальная лента.
Он ударил по решетке несколько раз ногой, но та даже не шелохнулась. Если бы он был здоров, может, ему и удалось бы выбить ее, но выложиться на полную он никак не мог. Каждый удар отдавался болезненным звоном во всем теле, лишая последних сил, и после пяти подходов он сдался и затравленно огляделся. На противоположной стороне чернел проем, через который они сюда пришли, но он не мог себе позволить блуждать в том лабиринте. Без провожатого ему потребуется несколько часов, чтобы найти выход, а потом еще бежать по джунглям и взбираться на отвесную скалу. А Марта тем временем…
В отчаянии он прижался лицом к решетке и, набрав полную грудь воздуха, заорал: «Эй! Быстрее сюда! Нужна помощь!!!».
Он кричал снова и снова, пока перед глазами не начали распускаться черные пионы. Испугавшись близкого обморока, он умолк. Ничего не поделаешь. Надо возвращаться к Марте и надеяться, что профессор действительно пошел за помощью.
Марта.
Последнее, что Марта отчетливо запомнила – это Кабрера, который с визгом навалился на нее, отпихивая прочь. А потом страшный скрежет, гул и летящие во все стороны вывороченные камни. Один пролетел в сантиметре от ее головы и снес толстяка, ударив ему в грудь. Мощный поток воздуха сшиб ее с ног, и она упала животом на какие-то острые обломки. Она хотела закричать, но помещение словно превратилось в вакуум, за мгновенье высосавший воздух из ее легких.
В себя она пришла уже в Святилище, лежа на Пьющем Камне, и все никак не могла отдышаться. Ее ложе окружили фигуры жрецов. Один из них ощупывал ее живот и скорбно покачивал увенчанной длинными перьями головой, словно хирург, констатирующий смерть пациента.
- Ахи, - тихо произнес он и добавил с сожалением, - ятана анаби.
Марта беспомощно расплакалась, оглядывая их.
- Пожалуйста! – прошептала она, - Помогите!
Жрецы расступились, почтительно пропуская вперед профессора с небольшим угловатым камнем в руке.
- Слишком мало времени. Держись, девочка, - пробормотал он и замахнулся над ее головой.
Александр.
Факел догорел по дороге, и Александр боялся, что и второй, оставшийся в каморке, успел погаснуть. Тогда ему пришлось бы искать нужный проем наощупь в кромешной тьме. Но, на его счастье, вскоре он заметил блики на стене.
Готовый ко всему, он приблизился к Марте и увидел, что, пока его не было, у нее отошли во́ды. Жидкость стекала с «саркофага» и собиралась в лужицы на полу. Жар прошел, и лицо жены было бледным и сухим. Александр перевел взгляд на ее живот и увидел, как тяжело ворочается в нем ребенок – его сын! - словно ища выход из западни.
- Марта, очнись… надо поработать, - произнес он, тронув ее за плечо.
Девушка открыла глаза. Один глядел куда-то вверх и вбок, другой – прямо на него с жадным, настойчивым обожанием.
Пытаясь вспомнить хоть что-то из просмотренных за жизнь фильмов, он перевернул жену на спину, снял с себя рубашку, и скрутив ее валиком, подсунул ей под поясницу.
- Надо поработать, - повторил он и, задрав подол сарафана, стянул с нее трусики и развел колени, - Он готов. Просто помоги ему.
Марта молчала. Тело ее ежеминутно скручивали судороги, но Александр видел, что она уже к этому не причастна. Организм сам пытался выполнить свою работу.
Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем из ее лона в потоке густой кровавой слизи высунулась крошечная изломанная ручка. Завыв от бессилия и понимая, что сам он не сможет придать ребенку правильное положение, он в отчаянье вгляделся в лицо жены. Та была уже мертва – застывшие глаза с легким удивлением смотрели мимо него.
Он озирался в поисках чего-нибудь острого, чем можно было бы вспороть живот и вынуть младенца, но комнатушка была пуста. Да и сомневался он, что смог бы сделать это, будь у него даже целый арсенал режущих инструментов.
Долго он сидел, глядя на ручку и против воли представляя ее черпающей хлопья с молоком из глубокой, яркой миски. Смутно представлялись его серые глаза и черные материнские волосы, или, наоборот, светлые волосы и черные глаза... Но все это, непременно, в безмятежности залитой утренним солнцем кухни.