Девушка нервной дрожащей рукой провела по расшитому жемчугом верху платья, прижимая ладонь к груди и пытаясь унять бешеный стук сердца, отдававшийся эхом во всем теле. Внезапно это дорогое, богато украшенное платье из легчайшего шелка, стало тесно и тяжело ей. Лиф больно сдавливал грудь, мешая дышать, кружево раздирало кожу острыми краями, а тонкий бисер на рукавах впивался в плечи, будто горячий свинец. Ася схватилась за край выреза и потянула вниз, пытаюсь вдохнуть воздух. Глухой воротник закрытого платья, застегнутого сзади на сотни маленьких пуговиц, не поддавался. Девушка потянула сильнее, слыша, как трещат нитки на свежих швах.
- Я не могу дышать, – прошептала она, продолжая тянуть за ворот, – Снимите его с меня.
Женщины, дружно склонившиеся над ее подолом, подняли головы на Асю.
- Ты устала? – ласково проговорила Таня, – Мы уже скоро закончим.
- Снимите его с меня! – закричала Ася, и с силой дернула за воротник, так что несколько пуговиц с треском отскочили.
- Она же порвет его! – завопила Элеонора Аркадьевна и, бросаясь на защиту платья, словно мать спасающая свое дитя, кинулась расстегивать пуговицы, – Тоська, Лида, чего застыли?
Через несколько секунд пуговицы были расстегнуты уже до середины спины, и Ася с облегчение сдернула с себя верхнюю часть платья, оголяя плечи. Тяжело дыша, девушка снова обернулась к окну, но там уже никого не было. Только редкие автомобили мелькали по проезжей части и одинокие прохожие торопливо проходили мимо, спеша по своим делам и не обращая внимания на полураздетую девушку в витрине.
- В раздевалку ее отведите, – скомандовала модельер помощницам, и девушки, подобрав подол в четыре руки, вывели, все еще оборачивающуюся на витрину, Асю из зала.
- Я бы на вашем месте к ней присмотрелась повнимательнее, – сказала модельер Клавдии Владимировне и добавила почти шепотом, близко наклоняясь к Тане, – Как бы она на свадьбе чего такого не выкинула.
Сергей бежал по улице, не замечая прохожих и сигналящих ему автомобилей. Его сердце бешено билось в скованной болью грудной клетке, а в голове лихорадочно стучали мысли, вспыхивая и угасая яркими отблесками одна за другой. Когда он, проходя мимо ателье, скользнул взглядом по девушке за витринным стеклом, то даже не сразу узнал ее. Его Асенька, его маленькая девочка, которая умела улыбаться так, что от вида ее ямочек на щеках радостно сжималось сердце, превратилась в свою собственную тень. Перед глазами стояли ее заострившиеся скулы, впалые бледные щеки, потухшие глаза. Те самые глаза-угольки, пылавшие особым внутренним огнем, которые год назад одним неловким и мимолетным движением насквозь прожгли броню, которую он много лет выстраивал вокруг себя.
Из нее будто выкачали всю жизнь, оставив ровно столько, чтобы дышать, ходить, разговаривать. А это слишком большое и слишком взрослое для нее платье, в которое ее нарядили, только подчеркивало эти перемены. Он видел, как она смеялась, но это был не ее звонкий полудетский смех, это была его жалкая нервная копия.
Сергей сотни, тысячи раз представлял себе их встречу, прокручивая в голове фразы, которые скажет ей. Он лелеял в себе злость и обиду, представляя ее счастливой и сияющей. Продумывал слова, которые смогут задеть ее за живое, оскорбить, расстроить, хоть на секунду омрачить ее счастливое настоящее и будущее раскаянием в своем выборе. Он давил в глубине души робкую надежду, когда она рисовалась ему разочарованной и сожалеющей о своей потере. Он вспоминал медовый запах ее непослушных волос, представляя как касается ее плеча, в эту минуту почти осязая по памяти бархат ее светлой полупрозрачной кожи. Он думал о ней каждую минуту, носил эти мучительные и сладостные воспоминания за собой повсюду, представляя ее себе разной, но только не такой.
Белов мог вынести все, что угодно. Он привык терпеть боль, каждый день преодолевать себя, делать свое дело несмотря не на что и при этом показывать лучший результат. Единственное, что он не мог вынести, это ее боль. Кто угодно, только не она. Сергей не видел ее больше месяца и знал, кто был рядом с Асей все это время.
Модестас не хвастался своими любовными победами, но по сияющему лицу литовца и так было понятно, что их отношения давно вышли за рамки поцелуев на скамейке. Белов слишком давно и слишком хорошо знал капитана. Даже по манере его игры, по тому, как он забрасывает мяч в кольцо и отдает пас, он мог определить, что происходит сейчас в жизни бывшего друга. И у него не было сомнений в том, кто виноват, что она стала такой.
Не помня, как добежал до мужского общежития, Белов за считанные секунды преодолел лестницу на третий этаж и, резким движением распахивая дверь, вломился в комнату капитана. Модестас был один и лежал на своей кровати, лениво просматривая передовицу газеты «Советский спорт». Он вздрогнул, услышав хруст хрупкой фанерной двери, ударившейся о стоявшую рядом тумбочку Жара, и поднял на Белова глаза.
Тяжело дыша и прожигая капитана обезумевшим от ярости взглядом, комсорг схватил Модестаса за грудки и, резким движением поднимая его с кровати, прижал к стене.
- Что ты с ней сделал? – прошипел он ему в лицо.
- О чем ты? – испуганно проговорил литовец, безуспешно пытаясь освободиться.
- Я ее видел! – уже почти кричал комсорг, – Она полумертвая, на себя не похожа! Ты хоть иногда с нее слезаешь?
- А ты сразу решил, что я во всем виноват? – понимая, наконец, о чем речь, выпалил Модестас, – Конечно, ты же у нас святой, ты не причем!
- Что ты хочешь этим сказать? – сильнее прижимая его к стене, выкрикнул Белов.
- А то, что ты зря думаешь, что ваша история для нее так легко закончилась! – тоже уже кричал в ответ капитан.
Комсорг, в недоумении переваривая новую информацию, слегка ослабил хватку, и Модестас воспользовался этим замешательством, резко оттолкнув его от себя.
- Ты даже ни разу не поинтересовался, как она, – потирая грудь и расправляя смятую футболку, зло проговорил литовец, сверля друга взглядом, – Даже не попытался ее увидеть!
- У меня, в отличие от тебя, гордость есть. И принципы! Я не буду там, где меня не хотят, – хмуро проговорил Белов, отступая от него на шаг и продолжая пристально смотреть в глаза капитану.
Модестас опустил голову и отошел к окну, повернувшись спиной к комсоргу.
- Вот поэтому ты и спишь со своими принципами, а я – с ней, – глядя на кроны деревьев во дворе, сдержанно сказал он. Литовец смотрел в окно и лихорадочно соображал, стоит ли рассказывать Белову, что на самом деле происходит с Асей, будет ли это предательством по отношению к ней или, наоборот, спасением для нее.
- Я видел, как она платье свадебное примеряла. Смеялась, – вдруг услышал капитан за спиной тихий голос Сергея и обернулся на него.
Комсорг сидел на кровати Жара, опираясь локтями о колени и опустив голову на руки.
- Ни одному из нас она не достанется, все бессмысленно, – также тихо проговорил Модестас, – Осталось совсем немного времени... А вы оба.. Да! И ты, и она! Вы его так глупо тратите.
- Она сказала мне «нет», – вставая и подходя к другу, сурово сказал Белов.
- И что? – поворачиваясь к нему лицом, с грустной усмешкой произнес капитан, – Она мне сотню раз говорила «нет». Разве меня это когда-нибудь останавливало?
- А теперь она поманила и ты сразу побежал, виляя хвостом и высунув язык, как верный пес, – зло ехидничал комсорг, вглядываясь в лицо Модестаса, – А что ты будешь делать, когда она дошьет свое подвенечное платье? Пойдешь помогать ей выбирать обручальные кольца?
Капитан опустил глаза и молча смотрел в пол, не находя ответа.
– Я не стану за ней бегать, – сквозь зубы процедил комсорг, – Не буду унижаться перед ней, чтобы стать ее предсвадебным развлечением.
Модестас тяжело вздохнул и покачал головой.
- Дурак ты, Белов. И принципы у тебя дурацкие, – с сожалением сказал он, дотрагиваясь до плеча друга, и вышел из комнаты.