А солдаты?
А солдаты...
Десятки, если не сотни, солдат сновали по перрону, перелезали под вагонами, бежали куда-то. Жаркое польское солнце заливало их суету пыльным светом.
У одного из опломбированных вагонов стоял солдат. В обычной форме цвета фельдграу, с обычным карабином 'Маузер' на плече, с обычной каской на боку.
Хубе внимательно смотрел на рядового из машины и думал: "Что он будет делать, узнав, что его не обвинят ни в чем? Что он будет делать. Если ему дадут полную свободу и полную власть над гражданскими?"
А солдат в это время думал совершенно о другом. Он рассматривал суету и думал о том, как ему провести два часа увольнительной.
Солдат попытался прочитать маленькую надпись на здании вокзала - 'Rzeszów'.
'Какое варварское, невозможное название...' - удивился он, - 'Все-таки фюрер прав. Есть нормальные нации, а есть второсортные. Разве можно так коверкать язык?'
- Рядовой, смирррна! - рявкнул вдруг голос за спиной.
Вальтер Бирхофф, рядовой первого класса шестьдесят четвертого мотопехотного полка шестнадцатой мотопехотной бригады шестнадцатой же танковой дивизии, вытянулся в струнку. Фельдфебель Граубе, чтоб его черти забрали, вымуштровал новобранцев - будь здоров! Вальтер вдохнул, замер и постарался не мигать, ожидая только неприятностей от неизвестного офицера.
Тот почему-то гоготнул и с силой ткнул под ребра.
От неожиданности Бирхофф подпрыгнул на месте и едва не уронил 'Маузер' с плеча. Обозленный дурацкой шуткой он развернулся, готовя замысловатую фразу в стиле приснопамятного Граубе, однако, осекся на полуслове. Перед ним стоял в черной танкистской форме Макс Штайнер, его одноклассник и друг, и довольно ржал.
- Макс, чертов дурак, ты?
- Я, Вальтер, я!
- Ну, ты и сукин сын!
И они стали радостно орать друг на друга, обниматься, хлопать по спинам!
- Ну, надо же! Встретиться в этой польской дыре...
- Сколько ж мы не виделись?
- Почти год, сволочь ты такая! Как ты ушел в школу танкистов, так и не виделись!
- А ты когда призван был?
- Еще осенью...
- Ладно, пойдем, последуем твоей фамилии и найдем пивную!
Бирхофф заволновался:
- А разве нам можно?
- Нам можно все! Ведь мы солдаты великого Рейха! - засмеялся Макс.
- У меня только два часа, Макс, - предупредил осторожный Вальтер. Он и в школе-то не отличался особой смелостью. А тут и вовсе не хотелось получать нагоняй от командира отделения.
- Вальтер, по какой-то мистической причине у меня тоже два часа. Так что не будем терять ни минуты.
Через четверть часа они уже сидели в переполненной солдатской пивной, которую нашли в закоулках около станции.
Польское пиво оказалось кислой гадостью. Из-за чего разговор начался с приятных воспоминаний о домашнем пиве, которое, по давней семейной традиции, варил папаша Вальтера - Карл Бирхофф.
Как-то с другом, года четыре назад, они забрались вечером в отцовский подвал, натаскали оттуда несколько жбанов пива, потом забрались в кусты на берегу маленького Ампера и, выкурив свои первые сигареты, наклюкались до безобразия. Уснули прямо в кустах.
Родители нашли их только под утро. За это дело Карл Бирхофф влепил сыну десять горячих за воровство, а потом налил ему кружку холодного светлого, буркнув матери: 'Мальчик растет!' Затем он мощной рукой, закатил подзатыльник сыну и отправил его к отцу Густаву Бремеру, католическому священнику, на исповедь.
Отец Густав долго смеялся, но епитимию все-таки наложил - десять раз 'Патер ностер', десять раз 'Аве, Мария', десять раз 'Глория патри' и так каждый день в течение недели. И это помимо обычного розария. Вальтеру повезло, отец Густав человеком был жизнерадостным и добрым. Ходили слухи, что его контузило во Фландрии, после чего ему явился ангел и велел стать священником. Слухов этих патер не опровергал, но и не подтверждал.
А вот Максу, вначале, не повезло. Он был из лютеранской семьи, и вредный пастор Краузе заставил его публично краснеть. Он вытащил мальчика перед церковным собранием и стал метать громы и молнии, рассказывая, как страшен грех воровства и пьянства. Женщины всхлипывали, а мужчины старались не улыбаться.
После чего Макс стал героем в школе. А заодно героем стал и Вальтер. Но девочки почему-то чаще улыбались Максу. На Вальтера же обращали внимание лишь в отраженном свете всенародной славы. Но он не обижался, он не любил лишнего внимания, предпочитая созерцательное одиночество барабанным маршам 'Гитлерюгенда'.
Макс, наоборот, наслаждался общением, с восторгом и энтузиазмом принимая участия во всех занятиях и мероприятиях. Будь это торжественные шествия, или пропагандистские марши и парады, или военные игры, или спортивные соревнования, или туристические походы, или молодежные слеты.
Казалось бы, странно, но их тянуло друг к другу. Две противоположности - маленький и юркий черноволосый Макс, с другой стороны - тощий длинный белобрысый Вальтер. Огонь и лед. Север и юг. Практичность и мистика. Словно две стороны самой Германии.
Их всегда видели вместе: спортсмена-крепыша Штайнера и меланхолика-художника Бирхоффа. И только призыв на военную службу осенью сорокового года развел. Макс попал в танковую школу в Бергене, а Вальтер в учебный лагерь для новобранцев, в Хёмниц. Как они жалели тогда, что не попали в армию раньше, в тридцать девятом году. Тогда все только начиналось - весь мир напал на Рейх, но вермахт прошел стальным катком по Варшаве, Копенгагену, Осло, Брюсселю, Амстердаму, Парижу, наконец! А они так и учили опостылевшую грамматику.
И не успели ни в Белград, ни в Афины.
Но зато впереди была Англия...
- Я говорю тебе, с Россией у нас договор, - горячился Макс после второй кружки польской кислятины. - Солдаты говорят, что в средине июня фюрер подпишет новый пакт со Сталиным. И мы вместе с большевиками ударим с Кавказа в Индию.
Вальтер скептически покачал головой:
- Вряд ли большевики на это пойдут. Я думаю это дезинформация.
- Какая еще дизи.. дезинформация? - Макс хмельно запнулся, выговаривая хитрое слово.
- Нас специально сюда пригнали, чтобы англичане подумали, что мы собираемся в Индию. А на самом деле войска готовятся к штурму пролива. Вот увидишь, еще неделя-другая и наши товарищи по оружию будут в Лондоне.
- То есть мы опять не попадем на войну? - приуныл Макс.
- Может, оно и к лучшему, патер Густав говорил, что война тяжелая штука...
- Что эти старики понимают, - отмахнулся Макс. - Война это дело молодых, сильных и отважных, как мы с тобой!
- Есть тост! - воскликнул захмелевший Вальтер.
- Ну?
- За единение танкистов и пехоты!
- Прозит!
- Прозит!
- А все-таки, Макс, здорово, что мы с тобой в одну дивизию попали, да?
- Здорово, Вальтер!
Они с чувством стукнули жестяными кружками, так что пиво плеснулось на столешницу.
Потом Макс, слегка заплетающимся языком затянул:
- У меня был товарищ, лучшего ты не найдёшь. Барабан призывал к битве, он шел на моей стороне в ногу со мной...
Сидящий рядом старик лет тридцати с петлицами связиста, мрачно покосился на девятнадцатилетних поющих пацанов. А потом пробурчал:
- Идиоты!
Странно, но в гуле пивной Макс Штайнер услышал его слова:
- Что? Что ты сказал? Повтори!
- Что сказал, то сказал, - отвернулся связист, не желая устраивать ссору.
- Может быть, завтра мы падем в неравной битве, - разошелся Макс. - А ты нам запрещаешь петь?
- В неравной битве с юными полячками! - заметил кто-то с другой стороны. Макс оглянулся, там сидел грузный артиллерист, и усмехался в густые, заляпанные пивной пеной усы.