— Очень, — пообещала я. — Буду.
— У меня есть смягчающие обстоятельства. Ваша честь, прошу принять во внимание!
— Какого рода?
— Я тебя спас.
— С этим поспорить трудно. Ладно. Я — не злюсь, ты — говоришь правду. Идет?
— На твоей машине камера и передатчик, который выведен на мой телефон.
— Что?! Да кем ты себя возомнил?!!! — взревела я.
— Ты обещала.
— Я — девочка! Я не помню — значит, не было! Но… спасибо.
Меня с видимым облегчением поцеловали, кинули заинтересованный взгляд на смятую постель, и…
Зазвонил телефон.
У меня.
— Мама?! Погоди. Не понимаю. Что случилось? Сейчас приеду.
Я быстро оделась, чмокнула Кирилла в щеку — и… не смогла отказать себе в удовольствии! Ну не смогла!
— Прости… — бросила через плечо, застегивая пиджак. — Мне жаль, правда. Просто… это не та встреча, которую можно отменить. Но мы еще встретимся.
И ушла. Вся такая под взглядом… Нет! Я не смогу описать всю гамму чувств, которую его взгляд передавал! Моя же гамма чувств громко мурчала от адского удовольствия!
Больше всего на свете мне хотелось заявить маме, что я никуда не поеду! И остаться с Кириллом.
Попытаться понять таинственного незнакомца, которого, несмотря на то, что мы были с ним близки (еще и как!) — я совсем не знала. Он спас мне жизнь, но он же и поставил камеру на машину, чтобы следить за мной.
Зачем я ему? Кто он? Как его фамилия? Чем занимается? Какую музыку любит? На каком языке пел в ванной?
Вопросов было больше, чем ответов. Но не только это мучило мою истерзанную душу. Конечно, я получила удовольствие, когда отомстила! Ух! Но если бы не мамины рыдания в трубку, я бы, наверное, этим пожертвовала. Нет, правда! Хотелось провалятся целый день в кровати. В обнимку. Уютно помолчать. Удивится тому, что прошел целый день, выпить ароматного сухого вина вечером. Погулять. И снова заснуть, обнимая друг друга…
Но, услышав мамин голос, я поняла, что надо ехать.
Ну, а раз так — тогда получай!
А нечего было тогда… Часики застегивая…
Такси приехало быстро — счастье еще, что пробок не было.
— Мама? — я открыла своим ключом дверь и влетела в дом.
— Ида! Как ты могла!
— Что?
Я огляделась. В гостиной было многолюдно. Отец, как впрочем и всегда, был на работе. Мама сидела в кресле, прижимая пальчики к вискам. Напротив нее расположились…
О! Кто тут у нас? Гости? Впрочем, этого и следовало ожидать. Странно, кстати, что я сразу не догадалась. Мамины знакомые. Профессор или академик — кто он там. С супругой. Леночка, скромно потупив глазки, старательно капала в рюмочку корвалолчик.
Как трогательно…
— Я полагаю, — торжественно, как на ученом совете, начал дедушка, — имело место быть некоторое… недопонимание. Недоразумение, так сказать. И Идочка… все исправит.
— Ида! — мама требовательно воззрилась на меня. — Девочке надо помочь!
Я смотрела на мерзавку.
Эта… Леночка. Девочка.
Хамила моим клиентам, подставила под сомнение репутацию центра, натравила на меня своих дружков. Из-за нее я отменила занятия! Пока Кирилл не разберется. А теперь она… пришла в дом к моим родителям и…
Любопытно — ее бабушка и дедушка, правда, такие наивные, как из себя тут изображают? Или… нет?
— Елену на работу я не возьму, — тихо, но твердо проговорила я.
— Ида! — всплеснула руками мама.
— Всего доброго.
Бабушка закрыла лицо руками и тихонечко заплакала.
— Ида, постой. Ты не можешь…
— Если кому интересно, почему я на самом деле уволила Лену — приходите. Я покажу записи занятий. Но мне почему-то кажется, что ни для кого, кроме моей матери, это не секрет.
Мама поджала губы, явно собираясь разразиться спичем, который я, в свою очередь, не собиралась выслушивать.
Но тут у Леночки зазвонил телефон.
Она посмотрела на номер, улыбнулась. И, не обращая ни на кого внимания, сладко пропела:
— Да, любимый?
Из трубки раздался МАТ. Да такой, что его услышали все. Вот только, разобраться в информации, которую хотели донести до нас, смогла, кажется, только Лена.
— Что? Но… Как задерживают? На камерах…. Все записано… Заявление…?!
Леночка посмотрела на меня и закричала:
— Ты! Дрянь такая! Забери заявление из полиции! Сейчас же!!!
В какой-то момент мне показалось, что она сейчас на меня бросится.
— Еще одно слово — и пойдешь с ними следом, — зашипела я.
Старики и мама побледнели, а я в полной тишине направилась к выходу.
Перед тем, как выйти, обернулась:
И пусть милая, напрасно обиженная девочка все вам объяснит. Кто ей звонил. Кого и за что арестовали. Что собирались вчера сделать со мной ее дружки… Если кому-то это, конечно, интересно. Всего доброго.
Я выскочила, не вытирая слез.
Люди верят мерзавке, потому что она — своя! И именно поэтому ее принимают, за нее заступаются и готовы горы свернуть. И не за какие-то там достоинства или достижения… Ну, например, за отличный оптимистично-бронебойный характер и сеть центров йоги, приносящую стабильную прибыль, на которую, кстати, безбедно живу не только я, но и частично мои родители…
Я выхватила телефон, чтобы вызвать такси. Где же мой алый мужчина… Купер мой. Я ведь так и не узнала, перегнали его к моему дому, как распорядился Кирилл или нет.
— Идочка! — раздался мне в спину голос мамы. Звонкий и какой-то отчаянный.
Я остановилась.
— Что. Мама.
И тут… Тут я услышала то, что, наверное, всегда хотела услышать. Вот только не надеялась. Даже мечтать не смела.
— Прости, — прошептала мама. — С тобой все хорошо? Ты… в порядке? Доченька… Доченька моя любимая, единственная моя девочка…
И она обняла меня, прижавшись к моей подрагивающей спине.
— Прости. Я их прогнала.
Ого! Такое бывает? Мама… выгнала кого-то из друзей семьи?! Земля двинулась против своей оси, на Марсе расцвели яблони, а у меня в душе поднялось такое… Не описать. Не выразить словами. Как будто… Как будто гора сырого, тяжелого песка медленно поползла вниз с измученной души. И становилось легче.
Я медленно, еще не веря, кивнула.
— Они тебя…
— Они не успели. Мне помогли, — тихо ответила я.
— А… Идочка…
— Я тебя люблю, — выдохнула, и развернулась к маме.
Маме, вечно мной недовольной, критикующей, подыскивающей бесконечных женихов, существующей в совершенно иной системе ценностей. Но все равно… любимой.
— Нам надо развлечься, — постановила мама, быстро вытирая слезы. — Мы в последнее время и не видимся даже.
Отчего-то я кивнула.
— Будем кутить! Я куплю сливки и сделаю бламанже. Идочка, ты же будешь кушать бламанже? Там совсем нет жира, я почти не кладу туда сахара, и…
— Мама, я не сижу на диетах. Я просто правильно питаюсь!
— Хорошо-хорошо, — вдруг не стала спорить со мной мама.
И мы вернулись в дом.
— Для хорошего бламанже, Идочка, нужны сметана, лимон и немного сахара. Немного. Ты же будешь?
— Буду, мам. Буду!
А, пропади все пропадом. Завтра — в зал. Увеличить нагрузки. И всю неделю не выбиваться из графика правильного питания. Тогда все будет в порядке.
Мама суетилась, бегала по кухне, а я, забравшись с ногами на диван, смотрела на нее… Как… Как в детстве.
Я думала о них. О своих родителях. Оба закончили медицинский. У мамы, кстати говоря, оценки были лучше. Всегда лучше.
Ну, ладно, потом появилась я. Мама даже в декрете толком не была. Не брала академический отпуск. Так почему же она не работала, сосредоточившись на нас с отцом?
Зачем… Зачем эта вечная кухня? Десерты. Знакомые, большей частью неблагодарные, которым мама бесконечно помогала…
«А счастлива ли она? — пришла в голову тревожная мысль. — Или?»
— Мааам. А поедем куда-нибудь?
— Куда? — она ловко извлекала из лимона сок. Рядом в мисочке расходился желатин.
— Не знаю. На море. Хоть на три-четыре дня, а?