Пальчики у Зиночки были нежные, изящные, лодыжки и запястья тонкие, и вся она — тонкокостная, белокожая, с удлиненными бедрами, раковиной чуть выпуклого живота и прелестными покатыми плечами — напоминала русалку. Было в ней и что-то уклончиво-ускользающее.
«Наяда моя!» — сказала себе Зиночка и, рассекая волны, восстала из соли морской.
Кликнув горничную, она велела подавать кофе. Рыжая неуклюжая деваха с толстым носом принесла кофейник, горячие булочки и любимую Зиночкину чашку — китайский фарфор, расписанный розовыми цветами, настолько тонкий, что розовое просвечивало на внутренней стороне чашки.
На подносе белел крошечный квадратик письма.
— Еще давеча принесли…
— Что ж сразу не дала?
И Зиночка лениво распечатала конверт.
Ученический листок в линейку. Каракули неимоверные.
Зиночка приблизила листок к глазам. Не иначе как Шустрик опять… шустрит. Обиделся, наверное, бедняжка, что она его провела, подослала вместо себя дуру Зимину. И что за настырная манера непрерывно писать людям глупые письма! Просто мания какая-то! Скука!
Зиночка зевнула.
«Ты обманула меня, коварная! Я понял, что не нужен тебе! Я ухожу! Ты никогда меня больше не увидишь!» «Никогда» подчеркнуто двумя жирными чертами.
Губы Зиночки изогнулись в полуулыбке.
— Идиот! — сказала она вслух, бросила письмо на пол, допила кофе и направилась в кабинет отца.
Утро перетекло в полдень, полдень превратился в день, но она ничего не замечала — со страниц книги на нее смотрели тяжелые лица с раскосыми глазами. Изукрашенные татуировками мускулистые тела, казалось, прорастали из конских крупов, покрытых войлочными попонами и седлами с изображением рыб и зверей. Тяжелые лица с раскосыми глазами… Как у Рунича. Недаром ей чудится в нем что-то первобытное.
Раздался звонок. Хлопок входной двери. Быстрые шаги по коридору.
В кабинет ворвалась Лидочка Зимина. Волосы всклокочены. Носик-пуговка покраснел и распух. Из глаз текут слезы.
Зимина взмахнула сжатым кулачком и, громко шмыгнув носом, закричала:
— Это ты!.. Ты во всем виновата!
— Что с тобой, душа моя? — лениво проговорила Зиночка. — Распрекрасный Шустрик выставил тебя за дверь?
— Да! Да! Выставил! — завизжала Зимина. — Но это не имеет никакого значения!
— Правда? — язвительно спросила Зиночка. — Так-таки и не имеет? А что же тогда у нас с глазками? А с носиком? Что это из них льется?
В другой раз Зиночка, быть может, говорила бы по-другому, пожалела бы эту дурочку, постаралась утешить. Но ее саму вчера выставили за дверь, и злая обида по-прежнему пенилась в груди. Не будет она никого жалеть!
Она смотрела на Лидочку неподвижным злым взглядом.
А та подскочила к ней и бросила на колени скомканный газетный листок.
— На! Читай!
И, обессилев, упала на диван.
Зиночка развернула газету.
Бог ты мой! В Художественном театре снова ставят «Чайку»! Сколько можно? А что у нас в синематографе? В Петербурге закончены съемки грандиозной эпопеи Сергея Эйсбара «Защита Зимнего» о подавлении большевистского мятежа. С нетерпением ждут премьеры. Ансамбль дрессированных медведей на арене московского цирка исполнит Сороковую симфонию Моцарта на ложках и трещотках.
— И что? — Зиночка повернулась к бездыханному телу, навзничь лежащему на диване.
— Последняя страница, — выдавила Зимина.
Зиночка открыла последнюю страницу и вздрогнула. На нее смотрела… она сама. Старая фотография, плохо пропечатанная, в потеках типографской краски. Но ошибиться невозможно. Прошлогодний пикник на Воробьевых горах, куда ее увлек неугомонный Шустрик. Вот он — наклонился к ней, смотрит ошалелыми влюбленными глазами. А она — в лиственном венке, с кистью винограда в руке — тоже зачем-то склонила к нему голову.
Что за черт? Зачем это здесь? Под фотографией — заметка. Заголовок крупным шрифтом:
«СТУДЕНТ УНИВЕРСИТЕТА ПЫТАЛСЯ ПОКОНЧИТЬ С СОБОЙ». «Вчера вечером жильцы дома № 4 по Скатертному переулку услышали странный хлопок… взломав дверь… студент юридического факультета Московского университета Александр Мезенцев лежал на полу… обнаружен пистолет марки… в кармане куртки фотография и прощальное письмо, из которого ясно… причиной… сокурсница Мезенцева, дочь знаменитого профессора Ведерникова… несчастная любовь… к счастью, задето только плечо… немедленно был доставлен в Шереметевскую больницу…»