Вообще-то к этому времени у Пепе — это «безрукий» пассажир — кости уже почти срослись. По крайней мере руками он уже нормально двигал и от боли не выл. А у Рико (который «безногий») все было не так хорошо, но он тоже уже почти самостоятельно передвигался по яхте. А руки у него изначально целые были — и я решил рискнуть. Ну решил — и решил, в конце-то концов плыли же мы без стакселей, так что хуже не будет.
А насколько будет лучше — об этом я уже через час узнал. Потому что тот, кто проектировал яхту, был, по моему глубочайшему убеждению, гениальным лентяем. То есть гениальным изобретателем всего, что позволяло лениться: когда я подошел к правому рундуку, в котором лежал больший стаксель, я обратил внимание на то, что никакого запора с ручкой на рундуке нет. А есть большая кнопка (правда, изначально спрятанная как раз под ручкой) — и когда я кнопку эту нажал (разумно предположив, что вряд ли эта кнопка инициирует систему самоуничтожения), то рундук приподнялся над палубой и быстренько так перекатился поближе к правой веревке, которой мачта к яхте была привязана. А когда перекатился, в нем открылась крышка — под которой виднелся кусок паруса с карабином, а на самой крышке было нарисовано, за что этот карабин цеплять. Ну я зацепил карабин куда указано, и нажал на другую кнопку, на которую стрелочка на рисунке указывала. А потом минут пять со слегка удивленной рожей смотрел, как хитрая механизма вытягивает парус из ящика, цепляет висящие на нем какие-то зацепки, ловко их зацепляет за основную веревку… А явно обалдевающие от такого зрелища пассажиры молча наблюдали за моими действиями (или бездействиями), стоя (пригнувшись) у кормы.
Через десять минут уже оба стакселя, красиво надуваемые ветром, потянули кораблик вперед, а морячки поспешили скрыться с глаз моих в своих каютах. Они вообще на меня смотрели… можно сказать с подозрением еще с тех пор, когда я на третий день после первого рыбного стейка я достал кусок абсолютно непротухшей рыбы и начал ее жарить. А когда такая же, вполне себе свежая рыба возникла на столе через неделю после ее поимки и разделки, молиться они стали часа уже по три в день…
Зато я узнал, как они эту рыбину поймали: оказывается, они просто сперли какую-то веревку с висящей на корме лодочки, привязали к ней крючок, согнутый из пряжки ремня (их ремня), в качестве наживки использовали обрывок тряпки… А из воды пойманную рыбину они вытащили пожарным багром. Обо всем этом я узнал, когда предложил им еще рыбной ловлей заняться: у меня закралось подозрение, что еще на полтора месяца все же мороженой рыбки может и не хватить. Ну что, рыбу они поймали, и даже не одну — но рыбы были совсем другие: две каких-то очень уж больших макрели и одного очень небольшого тунца. Этих-то рыб я знал, да и тунец был небольшим именно для тунца: потянул он в неразделанном виде едва килограммов на двадцать.
А стаксели потянули яхту, причем вперед — и через три недели после того, как Тринидад скрылся за горизонтом, на этом горизонте возник Сан-Луис.
За время путешествия у меня что-то желания познакомиться с этим славным городишкой поубавилось, но когда расписанная, словно собор, яхта бросила якорь и бухте, желание познакомиться внезапно возникло у местного населения. То есть сначала к яхте подплыли на лодке какие-то совершенно гражданские товарищи — но они только издали на яхту посмотрели и убрались восвояси. Затем уже на большой лодке (там только весел было по четыре штуки с каждой стороны) подплыли граждане уже в форме — но и они ближе, чем на полста метров подплывать не стали.
А затем к яхте подошла большая лодка с балдахином, и Пепе проорал (к рубке я им вообще приблизаться запретил, а сам в это время читал инструкцию о том, как закрывается ниша для винтов), что какое-то «высокопреосвященство» просит разрешения подняться на борт. Ну я что — разрешил, конечно. И высокопреосвященство на борт поднялось…
Почему его понесло ко мне в гости, я сообразил очень не сразу, но в ответ на приветствие сказал, что я вообще не священник, а простой мирянин. Что зовут меня всего лишь Алехандро Базилио де Вера-и-Фигероа де ла Вега-и-Уйоа-и-Эстелья, третий граф де ла Рока. И что папа меня послал вовсе не в Сан-Луис, а гораздо дальше, а сюда мне пришлось зайти из-за мелкой поломки моего кораблика. А на последовавший вопрос, почему у меня на флагштоке висит папский флаг, я честно ответил, что раз меня папа послал, причем на своем собственном судне, то ему виднее, какие флаги надлежит вешать, а я всего лишь выполняю поручение.
Флаг этот вообще-то валялся на дне ящика с одеждой, которую моряки приняли за священническую, а я решил, что вешать флаг современной (мне) Мексики скорее всего не стоит: кто знает, какой сейчас у них флаг? А этот — раз мать Мигеля его сюда положила, то уж наверное он тоже на какие-то католические мотивы был сделан. И оказалось, что я не ошибся: на корме яхты болтался, как оказалось, торговый флаг папского государства…