Должен признаться, что скачки по волнам на скорости под сотню километров в час надолго оставляют самые светлые воспоминания (о том моменте, когда они, наконец, заканчиваются). Причем эта дура паруса при этом не убирала, так что сколько реальных сил тащили по волнам яхту, я даже примерно представить не могу. Но за Исла Мухерас яхта спрятаться успела. Конечно, этот курортный островок, над уровнем моря возвышающийся почти на метр, от ветра вообще не защищал — но волны через него все же не перекатывались. И морская болезнь меня не постигла — однако постигла глубочайшая тоска: на острове не то что отелей, там даже какой-нибудь паршивой хижины ни одной не было! И на противоположной стороне пролива тоже ни одного признака жизни человеческой я не увидел: города с почти миллионным населением просто не существовало!
Шторм продолжался двое суток, даже чуть больше. А я за это время решил, что стоит отправиться в места, гарантированно более населенные — однако проклятая железяка сообщила, что в Веракрус придется плыть дней десять, потому что «против ветра лавировать». Зато, кажем, к Гавану — уже всего дня три (это я специально указал, что на одних парусах, потому что если еще шторм случится, а в баках будет пусто, то хрен от него убежишь). Однако когда на пятый день своего пребывания в этом мире я двинулся к Гаване, железяка все тем же равнодушным голосом сказала, что «в сорока двух милях к юго-востоку обнаружено судно», чему я вообще не удивился: ей с верхушки мачты действительно далеко видать. И я, даже особо не раздумывая, задал программу плыть к нему. Подумаешь, лишних сорок миль, с такой яхтой это всего пара часов…
Нужно было сначала все же на проложенную компом трассу посмотреть: яхта до точки рандеву добиралась часов пять очень кривым путем. Впрочем, оно того стоило: в конце этого странного пути я своими глазами увидел «находку». Деревянную лоханку, бывшую — судя по пенькам обломанных мачт, парусником. А теперь ставшую просто полузатопленной лоханкой. Пустой лоханкой, в смысле, без экипажа. Моя железяка, проверив обстановку своими сонарами и прочими датчиками, сообщила, что «снизу ничего не торчит» (на выяснение чего мне потребовалось минут пятнадцать, все же даже письменную речь комп понимал через раз и пришлось долго уточнять формулировки запросов). А когда все уточнил, причалил к посудине и пошел выяснять, что же случилось.
То есть и так было понятно, что случилось: лоханка в шторм попала — и попала. Я думал, что хоть какой-нибудь бортжурнал найду или еще что-то, позволяющее понять, в когда меня занесло — но обломись: никакого журнала я не нашел, а нашел двух полуживых моряков, причем оба были с поломанными конечностями. По счастью, у одного только руки были сломаны (правда, обе сразу), а у второго была сломана нога — но все же одна. И мне удалось их кое-как переправить на яхту: в том, что лоханка еще некоторое время на плаву продержится, уверенности у меня не было ни малейшей.
Что делать с подранками, было в целом понятно: когда мать работает военным хирургом (а хоть бы и офтальмологом, но все равно хирургом, причем именно военным) определенных знаний набираешься даже того и не желая. Правда, с медикаментами на моей яхте было почти никак: все, что мне удалось обнаружить, заключалось в двух больших флаконах с ибупрофеном в капсулах (нераспечатанных еще, по двести сорок капсул в бутылке) и нескольких тюбиков крема от загара. Еще какая-то мазь с бензокаином (если я не путаю, то это вообще-то анестезин, очень помогающий в случаях, если мизинчиком ударился об угол дивана) нашлась — и всё… То есть не совсем всё, еще нашлось — но не в судовой аптечке, а в одной из кают — несколько упаковок неведомого препарата под названием «Sleep Aid», то есть, скорее всего, снотворное какое-то, маленькие таблеточки голубого цвета — но насколько это является медикаментом, я сказать не берусь.
Так что я с подранками сделал все, что мог: так как переломы были не открытыми, я просто наложил шины (сделанные из доски, которую я выломал из фальшборта найденной посудины), примотал доски обрезками найденной там же парусины, скормил пациентам по паре ибупрофеновых пилюль. По счастью, пациенты мне попались испаноязычными, слова мои понимали (хотя их я все же понимал с некоторым трудом), так что даже раздеть их и вымыть мне особого труда не составило. А раздевать и мыть — пришлось, поскольку аромали мужички не по детски — ну а после такой процедуры их и в каютах уложить стало не страшно.