Смысл жизни — продолжать восстания, начатые задолго до нас.
Такой была моя утренняя медитация. Медитация мечтательного студента-историка.
Глаза снова открылись. Ничего не изменилось. Молдован смотрел новости. Кофе остывал.
На кухню спустился Кирилл.
— Леха, давай минут через пятнадцать людей будить потихоньку. Только не всех сразу. Чтобы очереди в туалет не было и толпы на кухне.
— Да, давай.
Но нацболы и сами уже просыпались. Натягивали на себя свитера, куртки, которые лежали под головами, как подушки.
— Не толпитесь, — бункерфюрер Кирилл Чугун наводил порядок на кухне, — все, блин, все успеют. И чай попить, и поесть. Инструктаж не скоро еще.
Мы выдвинулись. На инструктаже Чугун и я поделили партийцев на три группы. Но в пустом дачном поселке группы выглядели бы еще хуже, чем толпа.
— До Шелковской езжайте все вместе, — решил Кирилл.
Ключ от дома я оставил Чугуну. Он в захвате не участвовал, а для меня акция могла закончиться в изоляторе временного содержания. Кто-то к тому же должен был прибраться после нацбольской вписки.
Нацболы шли по проселочной дороге, по колено в снегу. Настоящий такой марш-бросок. Было совсем темно. Сначала все молчали, потом стало веселее.
— Бля, снегу дохуя! — громко переговаривались партийцы.
— В ботинки попадает, сука.
— Шире шаг, — маленькая, с мальчишеской стрижкой «под горшок» Нина, одетая в шитый-перешитый серый тулуп, в больших и нелепых мерных башмаках, шла в самом начале колонны, прокладывала дорогу остальным, — пиздеть не мешки ворочать.
— Курить есть у кого?
— Только легкие.
— Хрен с ним, давай!
Утренний морозный воздух, близкие хорошие дела. Классно.
На Шелковском шоссе нацбольский спецназ загрузился в автобус. Старый, вонючий, мрачный. Забитый до отказа хмурыми дядьками, бабками, тетьками. Народ толкается локтями — а зачем? Езжайте себе уж спокойно.
— Нина, из автобуса надо уже группами выходить, — напомнил я нацболке.
— Я помню. Все хорошо будет, разберемся, — Нина улыбалась чему-то мечтательно.
— Ну, хорошо тогда.
В сыром автобусе нацболов охватила какая-то дремота. Слышно было только как пенсионеры власть ругают.
— От жида Лужкова жизни никакой нет, — донеслось откуда-то старческое шамканье.
— Да не говори уж, — проскрипел такой же старческий ответ, — кайло бы ему в руки, да на Колыму.
Автобус подъехал к «Щелковской». Моя группа вышла через заднюю дверь. Серый плохо пахнущий людской поток подхватил нас, понес к подземке.
— Илья, смотрите, не теряйтесь, — сказал я нацболу из Кемерово в «конской»[10] красно-синей розе.
— Все заебись, я тут, — ответил он, — главное, чтобы группа однофамильца твоего из Воронежа не потерялась. Среди них москвичей нет.
— У него Скиф в группе. Он в Москве уже три месяца живет, найдет дорогу. Блин, у турникетов очередь смотри какая. Этой хуйни только не хватало. И менты.
— Ага, — вяло отозвался Илья.
— Спрячь лысину под шапкой, а то у мусоров какая-нибудь операция «Скинхед» вдруг опять. Заберут тебя, а нахуй оно…
— Хорошо, — Илья нехотя одел шапку.
Турникеты мы прошли без проблем. В поезд еле залезли — люди едут на работу, на учебу, по своим делам. На перроне давка, людские тела распихивают друг друга, прокладывают себе путь к вагонам…
К одиннадцати часам мы добрались до места стрелы. Макдоналдс в торговом центре рядом с «Проспектом Вернадского» был почти пуст.
Рома и Лена сидели за столиком в дальнем конце зала. На обоих были черные полувоенные куртки.
— Привет, — подошел я к ним, — вот, приехали. Все готовы, все чисто.
— Здорово, Леха, — ответил Рома, — отлично, молодцы, берите стулья, садитесь. Не шумите.
Нацболы придвинули стулья. Некоторые сразу задремали.
— Хорошо, что спят, — кивнул на них Рома с доброй улыбкой, — меньше, блин, кипиша.
— Ага.
Подошла группа Нины Силиной. Она кивнула командирам и села со своими ребятами за соседний столик. Еще через двадцать минут на месте был и воронежец с группой.
— Оу, нацболы, — тихо произнес Рома, — сюда подтянитесь все быстро.
Партийцы сели вокруг стола.