— Да, Смерть! — кричу я.
— Да, Смерть! — повторяют нацболы.
Наши два ряда сцепляются. Мусора пытаются вырывать нас по одному. Мы падаем. Сверху сыпятся удары.
— Вы че, совсем охуели! — вопит какой-то мусор. Рот искривлен. Резиновая дубинка с силой опускается вниз — на кого-то из нас.
Жестокие мусора превратятся потом в жалких терпил, напишут заявление на орловца Диму Васильева. Он якобы ударил ментовского майора ногой в грудь и разбил ему рацию. Диме дадут год лагеря.
Рядом со мной — девушка из Великого Новгорода. Милая такая девушка, в желтой куртке. Два мусора вцепились в ее черные гриндера, тянут на себя ее ноги. Она держится за мою правую руку, моя левая рука сжимает ее плечо. Мент подбегает ко мне сзади. Удары по затылку — бум, бум.
Девушку волокут за ноги по снегу. Хорошо, что его много тут, на балконе. Следующим выносят меня.
Нас ставят на растяжку в коридоре. Обыватели вскакивают с насиженных банкеток и пропадают на других этажах.
Российская правоохранительная система столетиями запугивает, терроризирует народ, интересы которого якобы оберегает. Как боги из древней Месопотамии, российские прокуроры и судьи могут сменить гнев из милость после человеческих жертвоприношений. Обыватели пришли в тот день в суд, чтобы задобрить божеств в мантиях и синих мундирах, а увидели молодых парней и девчонок, не боявшихся их высшего гнева. Такого святотатства обыватели не вынесли.
— Оружие, блять, наркотики? Есть? — шмонает. — Нет нихуя? Ну так вот вам!
Снова глухие удары дубинками. На полу кровь. Наша.
Щелкают наручники.
— Пошли! По одному! Смотреть вниз!
На первом этаже — толпа ОМОНовцев в синем камуфляже. В руках дубинки. Посередине лежат товарищи с крыши. Лицом вниз, с руками за головой.
— Где, блять, МЧС? — орет в рацию ОМОНовец со звездами на погонах. — На лестнице два этих уебка приковались! Не можем сами снять!
— Едут, едут, уже вызвали, — шипит мусорская волна.
— Давайте, нахуй, быстрее! Я из этих двоих отбивную сделаю, блять!
— Ты совсем мудак, что ли? Сука! — два опера в штатском и прокурор орут на пристава, что нас пропустил.
— Да не сообразил как-то, — заикается тот.
— Сторожем в детский сад работать пойдешь, мудак!
Мы лежим на кафельном полу, нас то и дело начинают ожесточенно пиздить.
Мимо нас проходят несколько человек в оранжевой форме МЧС. У одного в руках внушительных размеров «болгарка».
— Не смотри туда, — приказывает работяге ОМОНовец, — за мной давай иди.
Через несколько минут ОМОНовцы приводят приковавшихся партийцев — парня и девчонку. У парня с разбитой губы капает кровь.
— В автобус всех! По одному! — орет ОМОНовский капитан.
Скифа первым поднимают с пола и волокут к выходу.
— Телефоны, документы! Сюда давайте, быстро! — орет на нас мусор из дежурки.
— Да мы обыскивали их уже там, в суде, — отвечают ему коллеги в форме. Орловца Диму Васильева сразу закрывают в отдельную камеру. Всех остальных сажают в обезьянник.
— Чечен чего-то не приехал еще, он обычно быстро, — говорит кто-то.
— Профессиональный праздник не позволяет, — смеется Нина.
Чечен — фсбшник. Короткий, жилистый, смуглый, с маленькими, темными, как у хорька глазенками. Он пытал арестованных по делам о захвате Минздрава и Администрации президента. В тот раз Чечен не приехал, но его свита явилась, как полагается.
— Вот его, — чекист в пальто и отороченном мехом картузе подходит к обезьяннику и указывает на меня ментам, как на рыбу в аквариуме. — Макаров фамилия.
— Выходи.
— Я не пойду никуда.
Мы сцепляемся руками.
Менты врываются в обезьянник. В который уже раз за день я получаю дубинкой по голове. Меня вытаскивают наружу.
— Ну что, Леша, сейчас поговорим, — ухмыляется ФСБшник. Кривой рот чекиста густо покрыт черной щетиной.
Трое чекистов в штатском ведут меня в подземный гараж райотдела. Удар по затылку сбивает с ног.
— Признавайся, что это Попков тебя сюда послал!
Надо мной лицо упивающегося властью садиста. Глаза горят, происходящее очевидно доставляет ему наслаждение. В руках у чекиста дубинка. — Признавайся, блять! Хуесос малолетний! — бах, бах — в голову дубинкой.
Я молчу, не говорю совсем ничего. Лучше так.
— Мы тебя закроем, ты у нас в камере с петухами сидеть будешь. Там тебя будут ебать, как негр вашего Лимонова.
Я дышу ровно, спокойно. Никаких нервов, никакого отчаяния. Все идет, как планировалось, по другому и не предполагалось. Эти мрази не добьются от меня ни единого слова. Российский дзен.