— Ну, у нас самих все впереди еще. Ты не веришь?
— Верю, Леха.
Я действительно так думал, что все еще впереди, и что мы, нацболы, будем кидать бомбы, как Каляев.
На побелке мы выцарапали крупными, во всю стену, буквами: «Да, Смерть!»
Вечером менты посадили в соседнюю камеру совсем еще молодую девушку. Ей лет пятнадцать с виду было.
— Это проститутка местная малолетняя, — с гаденькими ухмылками пояснили мусора.
Через день нас повезли на суд продлять срок содержания в слецприемнике. В «газели» с нами ехали несколько дюжих ОМОНовцев. За окном шел снег, засыпал лед на Волге, красный Нижегородский кремль. Мы приехали сюда, в этот город, навели шороха. Теперь с ОМОНом катаемся.
Суд стал локальным событием. Пришли журналисты. ФСБшники притащили «вещдоки» — флаги, отобранные мусорами на акции, древки, листовки. Хотя формально все это никакого отношения к делу не имело.
Все закончилось быстро. Жирная тетка в мантии продлила срок содержания до тридцати суток, или пока родители не заберут. Также с ОМОНом поехали обратно.
Но теперь государство решило активно вмешиваться в нашу арестантскую жизнь. Нас сразу рассадили по трем разным камерам. Встречаться мы теперь могли только в столовой.
— Пришли утром ФСБшники, вывели в отдельный кабинет, дали пиздюлей, — рассказал Дарвин в обед на следующий день, — хотели, чтобы подписал бумагу о сотрудничестве.
— Не подписал?
— Бля, Леха, не смешно.
— Не смешно, — я задумался на пару секунд. — Может, вскроемся?
— Или голодовка?
— Вот голодовка — хуйня, — вмешался Риза.
— Да, лучше вскрываться, — одобрил Дарвин.
— Давайте, короче, так — если еще что-нибудь такое повторяется, разбиваем прямо тут, в столовой, что-нибудь, и вскрываемся, — я высказал мое окончательное решение.
— Придется, хули делать.
— Согласен, надо вскрываться, — кивнул маленький азербайджанец.
Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись: «Вы у нас, бляди, еще напляшетесь».
— Эй, вы, трое, — на горизонте нарисовался мусор, — давайте по камерам. Вскрываться не пришлось. Ни Дарвин, ни я не были сиротами, мы выросли в обычных российских семьях. Надо признать, что при массе патологий семья гарантирует ряд юридических преимуществ. Ни меня, ни моего друга на несколько месяцев в нижегородском спецприемнике родственники оставлять не намеревались.
Дарвина родители забрали на следующий день после того разговора. Еще через сутки за мной приехала моя матушка. Ризу азербайджанская родня тоже в беде не оставила.
В первых числах февраля я вновь был в Москве. Массовых увольнений на Горьковском автозаводе так в том году и не произошло. Наша ли это заслуга — не знаю. Но короткий срок в неволе того, конечно, стоил.
Свадьба
Рома позвонил мне сразу же, как я приехал из Нижнего.
— Здорово, Леха! Как оно? Как детский спецприемник?
— Привет, Рома! Хорошо все, отлично вообще!
— Молодец! Давай по телефону много не будем. Увидимся — расскажешь.
— Ага.
— Такая еще к тебе тема. Ты завтра к нам на Кузьминки сможешь подъехать? Только это рано утром надо.
— Смогу, конечно. А во сколько?
— К семи тридцати утра.
— Да, точно смогу.
— Отлично, Леха! Тогда ждем завтра.
— Понял, буду.
Я знал, что у Ромы и Лены на следующий день была свадьба. Нацболы собирались к ЗАГСу в середине дня.
«Может, с чем помочь надо? — подумал я, — или еще какая тема, чего по телефону не скажешь».
Утром я надел выглаженную черную рубашку, выстиранную зеленую бундесверовку поверх нее, сунул «удар» в карман куртки.
Вышел на улицу. В темноте прохожие утаптывали февральский снег на тротуарах.
Дверь открыла Ольга К. Я скинул начищенные гриндера в прихожей. Рома и Лена курили в окно на кухне. На столе стояли чашки с кофе. Вокруг сидели Чугун, Борщ и Ольга Ф. На Роме и Чугуне были белые рубашки, на Борще — черный военный свитер.
— Здорово, Леха! — Рома обнял меня. — Ну что, почти герой теперь. Несовершеннолетний правонарушитель, блин.
— Да нет, только учусь пока.
— Привет, Леха! Молодцы, акция отлично прошла, — повернулась ко мне Лена.
— Спасибо.
— Абель доволен очень. Привет тебе передавал.
— Классно.
— Он позже подъедет, так что он сам все скажет еще.
— Отлично.
— Ладно, нацболы, — Рома потушил сигарету в пепельнице, — все на месте. Давайте выдвигаться, пока темно.
Товарищи молча начали обуваться. Чугун и Ольга К. взяли два факела, на которые я раньше не обратил внимания. Я все еще не понимал что происходит, но было очень круто. Как мистерия какая-то.