Мы свернули в сторону парка. Тропа петляла среди деревьев. Темно-синее светлеющее небо отражалось на снегу. Ольга и Кирилл зажгли факелы.
— Тут, — командир Московского отделения Партии остановился.
Рома и Лена повернулись друг к другу лицом. Чугун встал рядом с командиром, Ольга — рядом с его заместителем.
— Ну что, нацболы, все самое главное сегодня здесь произойдет, — начал Рома. — ЗАГС, паспорта, штампы, подписи, пьянка, и все, что потом… это все хуйня в общем. Все то, что имеет смысл — здесь.
Командир обвел нас взглядом из-под очков.
— Вы — самые верные наши соратники, с вами нам идти до конца. Поэтому и то, что действительно имеет значение — с вами, — Рома запнулся на мгновение и продолжил. — Ну что, Елена Васильевна, начинаем?
— Давай, Роман Андреич!
Опять все смолкло. Пламя факелов сверкало на темно-синем снегу. Рома смотрел под ноги. Потом поднял глаза, поправил очки. Наклонил голову чуть набок.
— Елена Васильевна, я рад, что годы мы прошли вместе. Рад буду пройти еще столько, сколько отведено. Клянусь тебе в верности. Да, Смерть!
— Роман Андреевич, все то же самое, я тоже рада, — Лена посмотрела в упор на нашего командира. — Клянусь тебе в верности. Да, Смерть!
Потом они достали из карманов лезвия. Сделали разрезы на ладонях…
Ручеек крови окрасил снег красным…
Борщ достал из кармана черной военной куртки пол-литра водки. Сделал несколько глотков из горла. Протянул мне:
— Ебани, Леха!
Бутылка пошла по кругу. Рома и Лена ополоснули водкой ладони, перевязали Бинтами.
Потом мы молча двинулись обратно.
Впереди был долгий день с поздравлениями, стрельбой из ракетниц под ЗАГСом, общепартийной попойкой. Но все это уже действительно не имело значения.
Почему тогда, на какой-нибудь акции, меня не застрелили менты или охранники? Ведь могли бы, наверное. Я закончил бы эту жизнь с осознанием полного, безграничного счастья.
«Министру Иванову — судьбу Сычева!»
Я сижу на подоконнике на одном колене. Высоко, пятый этаж. В руке горит фаер. Главный зал Савеловского военкомата в центре столицы. «Министру Иванову — судьбу Сычева», — написано на мягко падающих на землю листовках.
Андрей Сычев, уроженец Свердловской области, проходил срочную службу в батальоне обеспечения Челябинского танкового училища. В ночь на 1 января 2006 года сержант Сивяков и его приятели заставили Андрея Сычева провести в состоянии полуприседа несколько часов. Так они праздновали Новый год. В результате у Андрея Сычева началась гангрена, ноги пришлось ампутировать. Солдат подвергался и другим издевательствам.
Потом руководство части, где он служил, скрывало случившееся от его матери и от журналистов. К концу января СМИ все-таки узнали о трагедии. На пресс-конференции министру обороны был задан вопрос о солдате. Иванов заявил, что находился в отпуске за границей, катался на лыжах, и что «ничего серьезного не произошло».
История Андрея Сычева страшна от начала и до конца, но ведь на самом деле это обыкновенная российская схема отношений власти и подчиненных, воспроизведенная в замкнутом армейском коллективе. А Иванов с барской широтой выразил по поводу случившегося барскую свою точку зрения. Для него в самом деле ничего не произошло. Отпуск, видимо, хорошо прошел, о показных правилах приличия забыл.
Закрытая на щеколду дверь трясется от сильных толчков снаружи. Слышны крики: «Открывайте, суки!» Через минуту с подоконника меня стащат офицеры, сотрудники военкомата. Повалят на пол, будут прыгать по моей голове.
Потом мы сцепимся с товарищами руками и будем отбиваться от минобороновцев. «Министру Иванову — судьбу Сычева», — высечено у меня на сердце, это мой новый обет, это клятва перед боем. Квинтэссенция ненависти к окружавшей меня с детства действительности. К трусости, покорности, эгоизму, слабости, которым меня пытались учить все семнадцать лет моей жизни.
Рядовой Андрей Сычев был одним из миллионов российских призывников. Возможно, его детство и ранняя юность во многом напоминали мои или моих друзей. Сначала детский сад, воспитательницы, следившие, чтоб все спали в тихий час. Потом школа, толстые и скучные классные руководительницы. Математика, обществознание, литература. Дома и в школе тебя учат, что «надо кем-то стать», «чего-то добиться».
Ни школа, ни семья не учили наше поколение защищаться, стоять за собственное достоинство, за справедливость. Наоборот, нас воспитывали с причитаниями «никуда не лезь», «обойди стороной», «слушайся старших по возрасту и по должности». Мне повезло, Партия хоть как-то научила меня жизни до достижения совершеннолетия. Андрей Сычев не занимался антиправительственной деятельностью. Его мировоззрение, как и мировоззрение его сослуживцев-садистов, формировалось в российской семье и в российской школе.