— Ты у окна поедешь? — спросил я нацболку.
— Да мне без разницы.
— Ну, если совсем без разницы, тогда я около окна сяду. Мне так всегда нравилось.
— Окей, — Алина тепло и внимательно посмотрела мне в глаза.
Автобус тронулся. Ночная Москва переливалась огнями.
— Да все классно будет, — сказал я, чтобы сказать что-нибудь.
— Я не сомневаюсь нисколько, — последовал ответ.
По интонации было понятно, что Алина говорит чистую правду.
Потом я натянул капюшон на голову: «Все, часов пять поспать. День впереди тяжелый».
Где-то на другом конце автобуса Молдован громко рассказывал очередной совсем уж неприличный анекдот, а Дарвин заливался смехом как буйнопомешанный.
Первомай. Краснеют флаги и несет нафталином. Идет коммунистический митинг.
— Народ негодует, и мы негодуем вместе с ним, — распинается с трибуны оратор с ярко розовым зюгановским шарфом, откормленный, лоснящийся боров.
С десяти утра мы на исходных позициях в сквере. Опять — по парам. Но так, чтобы видеть друг друга.
Коммунист заканчивает свой монолог. Играет Харчиков. Правильно все Абель предрекал.
Обычный спектакль для отчаянных, ополоумевших людей, я такое в свои семнадцать лет десятки раз видел. А электронные дешевые часы показывают двадцать минут одиннадцатого. Нам пора.
— Алина, выдвигаемся.
— Да.
Паша как-то шутил, что такие часы, китайский ширпотреб, боевики в Чечне используют для подрыва фугасов. Мы фугасов только вот не взрываем… Часы мы сверили заранее. Значит и остальные тронулись. Я оглядываюсь. Да, так и есть.
Внутреннего устройства администрации мы по-прежнему не знаем.
— Вы были в здании? — спросил я смоленского командира накануне.
— Нет, Леха, извини, так и не получилось, — ответил Саня.
— Ну что ж вы так. Ладно, хрен с ними, сами разберемся.
До этой импровизации остается какая-нибудь минута. Хрен с ним, не в первый раз.
Метров тридцать до входа. Нацболы подтягиваются.
— Теперь быстро идем.
Из здания нас девятерых видно, как на ладони. И выглядим мы не то чтобы очень хорошо.
Тяну на себя обитую деревом ручку тяжелой высокой двери. Поворачиваю налево, толкаю от себя такую же тяжелую дверь с табличкой «вход».
В государственных учреждениях с двумя дверями первая всегда открывалась на себя, а вторая, расположенная не сразу за первой, а чуть левее — от себя. Успел выучить.
Менты в форме. Четверо. Четверо против девятерых — плохая комбинация для быстрого прорыва. Но враги нас не ждут. Один развалился на стуле, ноги на турникете лежат.
Он же спрашивает удивленно:
— Кто такие? Чего надо?
Я не отвечаю ничего. И шаг не сбавляю, а наоборот, ускоряюсь. Прыжок через турникет.
— Стоять, блять! Стоять!
Мы бежим по лестнице. Второй этаж. Сворачиваем в коридор. Здесь, по моим расчетам, губернаторский кабинет.
Лакированный паркет, пестрая ковровая дорожка, картины. Посередине коридора — огромная, с резными какими-то узорами, дверь.
Толкаю ее рукой.
— Сука, закрыто! Закрыто, блять!
Слышны близкие крики мусоров.
— Давайте к окнам! Быстро!
В конце губернаторского коридора светлеют оконные рамы. Они выходят на площадь, где коммунисты собрались.
Пробегаем эти метров двадцать. Время еще есть.
Окна открыты. Летят вниз листовки. Загораются фаера. Нас видят с коммунистического митинга. С трибуны раздается что-то про провокаторов.
А по ковровой дорожке уже несутся мусора. Не те, четверо, а целая орда. Против нас, девятерых.
Меня сбивают с ног, начинают пиздить. Прикрываясь руками, вижу, как двое мусоров хреначат ногами и дубинками Молдована.
Мы лежим в одной куче. На нас по одному надевают наручники. Я осматриваюсь — как там с остальными. У молодого парня из Северной бригады под глазом внушительный синяк. Пересчитываю партийцев. Все тут? Нет, кого-то не хватает.
— Дарвин, а где Алина? — тихо спрашиваю друга, который, как всегда, рядом.
— Блин, а где она, в самом деле?
— Ее мусора никуда не дели?
— Да нет вроде.
Но мусора и сами что-то подозревают.
— Их девять было, — говорит один из тех, что сидели внизу, — а теперь восемь.
— Эй, вы, где еще один? — орет плотный мусор с капитанскими погонами.
Мы молча смотрим в пол.
— Вас, блять, спрашиваю, ебанутые.
— Ты, сука, говори, — капитан бьет Молдована ногой.
— Какого хуя ты делаешь? Это вы считать не умеете.
— Не пизди! Где еще один?
— Мы все в райотделе вскроемся, если ты эту хуйню продолжишь, — говорю капитану.