— Ну вы, Леша, навели сегодня шороху, — с притворным добродушием начал он, подойдя к клетке, — по всему миру про вас говорят.
Я отошел от решетки, отвернулся в другую сторону.
— Дарвин, Дарвин, иди сюда, — теперь Чечен обращался к моему другу, — смотри, какой у меня котик.
Он показал изображение с мобильного телефона. Там красовался котенок с пририсованным в фотошопе автоматом в лапах.
— Ну его, — сказал я тихо, — стой тут.
— Да понятно, — ответил мне Дарвин.
— Заебал ты нас, Леша, — продолжил Чечен громче, — закроем мы скоро тебя. Сегодня не поговорим. Шуму от вас сегодня много. В другой раз, — он отвернулся и пошел к выходу. — Пока, скоро увидимся.
— Вроде свалил, — произнес Дарвин, когда ФСБшник скрылся из виду.
— Да, походу. Мразь ебаная…
— Допросов с ним не было, уже хорошо…
Договорить нам не дали.
— Макаров, ты? — обратился ко мне дежурный мусор.
— Да.
— К инспектору по делам несовершеннолетних. Вам никому восемнадцати ведь нет. Так что всех инспектор будет допрашивать.
— Вот, блять, охуенно, — прокомментировал я для Дарвина. — Ладно, инспекторша не Чечен.
— Все равно приятного мало.
— На хуй ее легче по красоте послать, по крайней мере…
— Это да.
— Так ты идешь там? — торопил мусор.
— Иду. Давайте потише, я никуда не спешу.
— Ты с кем разговариваешь? Совсем охуели, нацболы ебаные.
— С вами, с вами разговариваю. Куда идти там?
От будки дежурного мы свернули направо.
— Сюда, — указал мент на дверь.
Я открыл.
— Здравствуйте, — поздоровался вежливо.
— Здравствуй, — ответила инспекторша по делам несовершеннолетних, нестарая еще женщина. Вид у нее был откровенно растерянный. — Ну что, это вы там, в Кремле?
— Не могу точно сказать.
— Макаров! Я тут посмотрела список задержаний. Тебя в который раз уже задерживают! Пора за ум взяться. Тебе восемнадцать скоро. Тебя посадят!
— Началось, блять, — думаю про себя, — мне это сегодня уже говорили, — отвечаю вслух.
— Давай объяснение. Я записываю.
— Ничем не могу помочь.
— Как это так?
— Вот так.
— Все дают объяснения, кто сюда попадает! Ты один такой умный, что ли?
— Не знаю. Я не даю.
— Нет, ты обязан! Ты несовершеннолетний задержанный!
— И что?
— Ты обязан поэтому!
— Нет.
— Я вызову твоих родителей и скажу им!
— Что объяснение не даю? А если будете голос повышать, я вообще буду молча сидеть и вы ни одного слова не добьетесь. И родители мои за мной не приедут. Вы сами сказали, мне восемнадцать скоро. И они то же самое скажут.
Родителей она не вызвала. В мусарню названивали корреспонденты СМИ с мировым именем и спрашивали о нашей судьбе. Об акции говорили и писали в Лондоне, Нью-Йорке, Париже. Китай-городские менты с таким вниманием дел иметь не желали. Поэтому нас вежливо выпроводили из райотдела без всяких гадских формальностей.
На улице нас встречала толпа партийцев. Стояли журналисты с камерами.
— Слава героям! — загремело, когда мы выходили из узкого двора китай-городского ОВД.
Героем я себя не чувствовал. Просто легкое чувство, которое приходит после качественно сделанной работы. И на улице было тепло, солнечно. Казалось, все лучшее, все самое яркое еще впереди.
Бунт в Южном Бутово
Из вестибюля станции метро «Бутово» я вышел без десяти семь. Когда садился в вагон на «Первомайской» в шесть утра, вагоны пустыми уже не были, но и толкучка еще не началась. А сейчас новостройки блевали толпами людей. Когда я выходил из метро, огромная толпа серых прохожих с мутными глазами шла мне навстречу, в основном молодежь.
Я поднялся по ступенькам. Под киоском «Печать» стоял Лазарь. Руки в карманах серых джинсов, две верхние пуговицы черной рубашки расстегнуты. Он был один, смотрел в асфальт как-то отрешенно.
— Привет, Антон, — я протянул руку другу.
— Здорово, Леха! — он резко поднял голову.
— Чего-то нет никого.
— Рано еще. Стрела на семь ведь забита.
— От вас с Южной бригады будет еще народ?
— На сборе бригады четыре человека обещали…
— Хорошо. Ждем, ладно.
— Ждем.
— Как вообще дела, Антон?
— Да так себе. Мать из дому опять выгоняет. Говорит, толку от тебя никакого нет все равно.
— Понятно… Да вроде много от тебя толку. У тебя есть где вписаться-то?
— Да, есть. Я и работаю сейчас и… А мать все равно.
— Если негде будет жить, звони. Мы в бригаде придумаем что-нибудь. На улице не спи, ну нахуй.