— Давайте еще тумбочки туда поставим, вот эти две, — предложила Даша, когда шкаф был превращен в баррикаду.
— Да, можно, — согласилась хозяйка.
— Смотрите, если они сейчас эту дверь не выломают, то газ сюда пустят. «Черемуху», — пошутила Даша.
— Ну пустят, так пустят, — дама ответила с придыханием и обреченно как-то.
— Даша, шутки шутками, а ведь могут, — шепнул я нацболке.
— Да хуй с ним, — улыбнулась она в ответ, — на месте тогда разберемся.
— Сдаваться не будем! — отчеканил Лазарь.
Женщина постарше все это время с кем-то говорила по телефону. Суть этих разговоров скоро выяснилась.
— Анатолий Григорьевич приехал! — неожиданно громко и с какой-то искрящейся радостью воскликнула она. — Теперь-то спасены мы!
— Даша, кто такой Анатолий Григорьевич? — спросил я вполголоса.
— Ну, судя по тому, что Абель на собрании говорил, видимо Кучерена.
— Ебать, он-то что тут забыл?
— Вот и я хотела бы узнать. В пиаре ебаном дело, вероятно.
— Блин…
— Смотрите, — Лазарь указал на маленькое окошко, — мусора от дома уебывают.
— В самом деле, что ли?
— И чины какие-то приехали.
— Вот хуйня, ебаная Общественная палата. Пиарщики, блять, — Даша злилась.
— Шкаф-то обратно отодвигать? — спросил меня Лазарь. — Менты уходят вроде.
— Сейчас разберемся, Антон.
— Отодвигайте, ребят, отодвигайте, — затараторила шумно хозяйка, — с Анатолием Григорьевичем они-то уж не посмеют. А мы уж его чаем-то напоим.
— Ну, мы с Кучереной чай пить не собираемся, — Даша покачала головой.
— Мусора-то нас не примут теперь, если выйдем? — спросил Лазарь.
— Нет, сегодня они уже вряд ли кого-то принимать будут, — отозвался со своего дивана Удальцов. — Тут видите какое дело, Кучерена за них, — он кинул на женщин, — вписался. Если и примут, то позже. Хотя зарекаться, как в народе говорят, никогда нельзя…
Мы разобрали сооруженные нами же укрепления из мебели, вышли наружу. На крыльце стояли Кучерена, Сванидзе и еще какие-то пузатые типы в пиджаках.
— Родные вы наши, спасители, — бросились хозяйки на грудь Кучерене и Сванидзе, — спасибо-то вам какое огромное!
— Фу, блять, мерзость, — Даша отвернулась от этой картины.
— У Кучерены счеты какие-то с Лужковым… — размышлял в это время Удальцов.
— Вот, блять, мрази! Если бы нас закрыли за кипиш этот утром, Кучерена хуй приехал бы нас защищать, — продолжала Даша, — а Сванидзе, сука, еще и фильм бы новый снял: «Нацболы нападают на ОМОН в сельской местности, устраивают аграрный террор», блин.
— Да, Даша, все так, конечно же, — я замолчал на секунду. — Это, кстати, в революцию 1905 года аграрный террор был. Очень хорошая вещь. Помещиков жгли, полицию стреляли.
— Нам пример брать надо. Суки, блин, ненавижу. Сванидзе с Кучерской приехали, заступники нашлись, видите ли.
Несмотря на красивое начало бунта, осадок неприятный у нацболов остался.
Меньше чем через месяц меня посадили в Бутырскую тюрьму. За развитием событий в Южном Бутово я следил оттуда меньше. Но все равно старался быть в курсе. Как-то в середине лета 2007 года я из тюрьмы говорил по телефону с Пашей.
— А ты знаешь, одна из тех теток южнобутовских, у которых ты в доме баррикадировался, в «Справедливую Россию» вступила. Они ее как народную героиню на пресс-конференции таскают, — поделился новостью товарищ.
На этом мой интерес к Южному Бутово закончился.
В июне 2006 года я работал расклейщиком объявлений в московском метро. Смешные наклейки на дверях вагонов «мужья на час» — это было и моих рук дело. Контора, где я вкалывал, так рекламировала услуги сантехников и электриков.
Расклейка объявлений в метро была делом противозаконным, поэтому ментам на глаза мы, расклейщики, старались не попадаться. Правда, последствия от задержания ограничивались, как правило, сотней рублей, отданных метрополитеновским мусорам. Вроде не очень много, но все равно жалко. За расклейку политических стикеров могли и в мусарню отвезти, а потом и ФСБшников вызвать, чтобы допросили. Бывали случаи. Но между «мужьями на час» и политикой никаких связей, благо, не имелось.
Работа мне была не в тягость, напрягали только ранние подъемы. Вставал в пять часов, чтобы в шесть начинать клеить. После восьми работать становилось тяжело, слишком много народу, не протолкнуться.
Заходя в вагон, я первым делом осматривался, нет ли мусоров. Сразу обращал внимание на ноги пассажиров, потому что мента, который на смену едет, по лампасам видно, а сверху ведь у него и гражданская одежда может быть.