– Если они со всеми так обращаются, то нет ничего удивительного, что здесь так пусто, – сказал он.
– Ученики старших классов приходят всегда после уроков и по вечерам, – сказала она и тут же пояснила: – Один из моих братьев учится в выпускном классе.
– Вот как, – сказал Вольфганг. На самом деле ему было все равно.
Он достал тетрадь и задания к конкурсу, но скорее для проформы. Ему не важно было, сможет ли он решить конкурсные задания, ему просто нравилось сидеть рядом со Свеней так, как будто на свете не было ничего лучшего.
– Ты когда-нибудь делал что-либо подобное? – спросила она. – Математические доказательства?
– Нет, – ответил Вольфганг, – а ты?
– Я как-то раскопала в книжном шкафу отца книгу о великих математиках. Очень старую, но страшно интересную и увлекательную, – рассказала она. – Первое, что я смогла понять, было доказательство теоремы Евклида, что в мире есть бесконечное множество натуральных чисел. Знаешь его?
Вольфганг пожал плечами.
– Честно говоря, я знаю только имя.
– Это доказательство, построенное на противоречии, очень изящное. Евклид просто исходил из противоположного утверждения, то есть попытался предположить, что существует какое-то самое большое натуральное число, больше которого нет.
Она взяла у Вольфганга тетрадь и начертила доказательство, без колебаний, быстрыми, уверенными линиями.
Вольфганг смотрел на нее и старался слушать, но его внимание все равно перескакивало от происходящего на бумаге на Свеню. Она была не из тех, на которых обращаешь внимание с первого взгляда. У нее были светлые, коротко остриженные соломенные волосы, разделенные пробором, необычайно светлая кожа с легкими веснушками и ясные глаза, серо-зеленые, как тихая заводь. Именно из-за глаз он запал на нее совсем недавно, и только приглядевшись, он понял, что Свеня была одной из самых симпатичных девушек в школе.
– …ты меня слушаешь?
Вольфганг распахнул глаза.
– Конечно же, – заверил он, – я весь внимание, как ты это делаешь?
– Это сделал Евклид, а не я, – исправила она и вернулась обратно к тетради, – и как изящно. Этот вывод полностью противоречит нашему изначальному предположению, что существует только ограниченное количество натуральных чисел. Ergo, количество натуральных чисел бесконечно. Quod erat demonstrantum. – И она торжествующе поставила под доказательством три буквы: q.e.d.
– А что это значит? – спросил Вольфганг.
Она снисходительно покачала головой:
– Это из латыни и означает: «что и требовалось доказать». Этими буквами математики заканчивают свои доказательства.
– Вот как? – Он еще раз внимательно просмотрел исписанные ею листки. У нее был чудесный почерк, уверенный и сильный. – Полагаю, я не знаю многого, а из всех таких штук, которые мне надо бы знать к конкурсу, я не знаю ни одной.
Она встала быстро и решительно.
– Это еще ничего не значит, – сказала она. – За что я люблю математику, так это за то, что ее не надо зубрить или бесконечно ею заниматься. Либо ты понимаешь, либо нет. А если ты понял, как все происходит, значит ты понял все. Идеальная дисциплина для таких ленивых людей, как я. – Она пошла вдоль полок, изучая названия книг на корешках. – Риттерсбах намекнул, что здесь… м-м-м…
Быть может, задумался Вольфганг, ей удавалось оставаться незамеченной благодаря манере одеваться. В отличие от всех остальных девчонок, она совсем не следила за модой, упрямо игнорируя все последние тенденции. Она носила скромные практичные вещи неярких расцветок, рядом с которыми все остальные сияли, как неоновая реклама.
– Ну вот, – услышал он ее голос. Она вернулась к столу с двумя толстыми кирпичами в пластиковых обложках такого же голубого цвета, как и их конверты к конкурсу. – Все задания и решения математического конкурса с 2000 года до наших дней. Богатый улов.
Закипела работа. Каждый из них взял себе по тому и искал условия задания, похожие на свои. Вольфганг внимательно прочитал одно из коротеньких доказательств, и оно показалось ему уже не таким непонятным, как вначале. Странно, но со страницами формул, букв, греческих символов и необычных предложений все складывалось так же, как бывало у него с самыми сложными этюдами. При первом взгляде на партитуру ноты казались бессмысленной путаницей, непроходимыми дебрями, как будто безо всякого смысла раскиданные не по своим местам. Но стоило погрузиться в них, попробовать такт за тактом понять мелодию и ритм, неожиданно наступал миг, в который открывалась глубина звука и становилась ясна скрывающаяся за нотами гармония.
Невероятно! Ему это даже нравилось!
Быть может, дело было только в том, что ему ужасно нравилось сидеть вместе со Свеней в этой большой тихой комнате, где не было слышно ничего, кроме перелистывания страниц и скольжения ручки по бумаге. Они сидели там как старые знакомые, как будто они знали друг друга много лет, с самого детства, и он бы не отказался, если бы это длилось вечно.