Выбрать главу

Стоило Дэнни выйти из кухни, как Глория тут же забрала у меня книгу.

— Солнышко, даже на секунду не допускай мысли, что тебе придется читать эту сказочную ерунду просто потому, что мой мальчик посмотрел на тебя влюбленными глазами, а тебе, в отличие от него, не хватает врожденного здравого смысла.

Глория швырнула книжку на стол и снова принялась выдавливать взбитые сливки на извлеченные из консервной банки абрикосы, которая она открыла на десерт.

Вдруг она замерла, глянула на синеющие воды залива и пальмы в саду, видневшиеся из кухонного окна, и произнесла:

— «Твои глаза — как галька на брегу, омытая волнами пенной страсти».

Я сглотнула.

— Одна из его лучших строк, — пояснила Глория, и мы обе покатились со смеху.

* * *

Я вижу ее в отеле в Патчоге и ужасаюсь. Глория никогда не соответствовала стереотипным стандартам красоты, но она всегда дышала свежестью, теплом и энергией. От одной легкой улыбки, точно такой же, как у Дэнни, в комнате становилось светлей. А еще она всегда казалась очень стильной — даже когда одевалась в поношенное тряпье перед уборкой дома.

Но сегодня она выглядит постаревшей. Усталой. Измученной.

По настоянию Тани я приняла душ и надела чистую юбку и рубашку. На фоне Глории я сияю, словно медный грош.

Мы ничего друг другу не говорим. Просто очень долго стоим обнявшись.

— Что с Майком? — спрашиваю я наконец, чуть отстраняясь.

— Он даже еще из Сирии не вылетел. Ему дают отпуск по семейным обстоятельствам. Там у них жуткий бардак. Само собой. Сперва отправляют туда наших ребят, потом начинают выводить, словно они для нашего президента какие-то оловянные солдатики в песочнице на заднем дворе.

Несмотря на скорбь, Глория не смогла удержаться от того, чтобы пройтись по внешней политике США. Когда Майк заявил, что пойдет служить в армию, у нее чуть сердечный приступ не случился. Родного отца Глории отправили служить во Вьетнам, где он всего через две недели после приезда погиб от пули вражеского снайпера.

— Глория, — только и произношу я, оглядываясь на переполненное фойе гостиницы.

— А что тут такого? Имею право, — отвечает свекровь. — Если с Майком хоть что-нибудь случится… после того как… — Она так и не находит в себе силы закончить фразу. — Может… чуть пройдемся, подышим свежим воздухом? — говорит она, решив сменить тему. — Я сегодня как встала, так только и делала, что вдыхала то автомобильные выхлопы, то самолетные.

Глории гулять без надобности. Она просто с первого взгляда на меня пришла к выводу, что именно я нуждаюсь в прогулке, именно меня надо отвести к океану, именно мне требуется дать возможность продышаться.

Я киваю и позволяю ей вывести меня на улицу, взяв под руку, словно это я предложила ей пройтись, а не наоборот.

Мы с Глорией идем вдоль пристани, идем молча, притворяясь, что разглядываем толпы туристов, обедающих по закусочным и ресторанам. Звякают бокалы, в воздухе стоит запах омаров и картофеля фри. Из порта доносится звон колоколов.

Мы останавливаемся у лотка, и Глория покупает крендель и колу.

— Если ты голодная, можем купить чего-нибудь посерьезней, — говорю я.

Она сует мне в руку бумажный пакет, сквозь который ощущается тепло, исходящее от сдобы.

— Я не голодная, — отвечает она и заставляет меня съесть все до последней крошки.

Соль, которой посыпан крендель, подчеркивает сладкий вкус колы. Я снова чувствую себя человеком. Живым. И это гораздо больше, чем я хочу и заслуживаю.

К тому моменту, как мы добираемся до порта, каждый шаг дается Глории с трудом. Мы идем не слишком быстро, но ей за шестьдесят, и она всю жизнь зарабатывала на хлеб выматывающим физическим трудом, ну а кроме того, только что пережила самое сильное потрясение в своей жизни. Я киваю на пляж, и мы садимся, смотрим на океан, в волнах которого ослепительно поблескивает солнце. Чайки сегодня летают низко-низко.

— Я чувствую себя такой виноватой… — у меня из глаз снова начинают литься слезы.

— Господи, да из-за чего? — всплескивает она руками.

— Я должна была это предвидеть.

— Я тоже, — тихо отвечает Глория. — Эрин, в том, что случилось, нет твоей вины. Выкинь эту дурь из головы. Навсегда.

— Но я ведь жила с ним!

Ее готовность снять с меня бремя вины облегчения не приносит. Как раз напротив — опустошает еще больше. Я должна была спасти Дэнни. Не только для себя, но и для его мамы. За что ей такое? Разве она это заслужила?

— Мы виделись с ним каждый день. Каждую ночь спали рядом, — говорю я. — Ну как? Как я проглядела? Как я не заметила, что у него в голове творится такое, что он решится…