– Все по-прежнему, – ответила я.
Действительно ли по-прежнему? Нужно будет узнать в больнице – и у той женщины, Марты.
– Ну вот, прошу. – Зои распахнула двери. – Вы остановитесь здесь?
– Нет. Я просто за вещами для Бетани.
Я стояла на пороге, не сводя с Зои глаз. Наконец она поняла, что внутрь ее не приглашают.
– Ну, в общем, я буду по соседству. – Зои вручила мне пакет. – Почта Бетани. Я забирала. Не знаю, куда это девать. То есть там наверняка счета и прочее…
– Спасибо. – Я повесила пакет на ручку с внутренней стороны двери.
– Скажите, когда закончите, и я запру квартиру.
Квартира Бетани начиналась узким коридором с гардеробной. Его содержимое: один непромокаемый плащ; один шерстяной пиджак; зонтик в дальнем углу, паутина на ручке изнутри. Коридор открывался в застеленную ковром гостиную, за которой сразу шла кухня с ламинированным полом; вдоль задней стены выстроились шкафчики, холодильник, плита и раковина. В раковине стояла посуда: два стакана, две тарелки. Все застыло во времени.
В гостиной на этажерке под дерево красовались телевизор и кабельная приставка. Распахнутая дверь сбоку вела в ванную, где имелась еще одна дверь, закрытая – в спальню, надо полагать.
На первый взгляд ничто не наводило на мысли об Эмми. Однако в декоре – точнее, в его отсутствии – имелось определенное сходство. Кое-чего не хватало. Не было фотографий на стенах и тумбах. В спальне это ощущение усиливалось. В шкафу – простой набор одежды. На комоде – маленькая коричневая шкатулка для украшений, и больше ничего. Кругом чистота.
В ванной – белая занавеска для душа и одинокая зубная щетка. Очень лаконично. Женщина, которая долгое время провела в тюремной камере, вдруг очутилась в большом мире. Отсюда и отсутствие пожитков, каких-то милых сердцу вещей. Бетани начинала жизнь заново на пустом месте.
Кухня тоже была чистой, если не считать посуды в раковине. Замерев на ламинате, я уловила слабый запах моющего средства. Похоже, Бетани поддерживала порядок, вытирала кухонные поверхности после каждой еды.
Я заглянула в холодильник. Молоко не мешало бы выбросить. Больше там ничего не оказалось. В кладовке для продуктов – тоже. Я решила хотя бы мусор вынести. Открыла тумбу под раковиной, увидела запасы чистящих средств, за ними – коричневый бумажный пакет. Внутри, вопреки ожиданиям, я обнаружила не мусор, а распечатанные конверты, стянутые толстой резинкой.
Все письма адресовались Бетани Джарвиц, в государственное исправительное учреждение. Обратные адреса отличались не только штатами, но и именами, письма от одного и того же отправителя то иссякали, то шли потоком. Я опустилась на пол, стала перебирать конверты. Вот он, мой ключик к Бетани Джарвиц!
Письма были сложены в обратном порядке: на последних значилась дата за несколько месяцев до освобождения Бетани, на первых – начало ее заключения.
Единственная связь Бетани с внешним миром. Монологи, отмечающие ход времени за восемь лет. Только эти послания и принадлежали ей по-настоящему.
Среди них встречались письма, которые отсылала сама Бетани, но которые так и не были доставлены. Возвращено отправителю. Запечатанные конверты – грязные, истрепанные, со смазанными чернилами. Адреса – разные, и нигде нет имени: Бетани словно гонялась за призраками, искала кого-то. Все нераспечатанные послания датировались первым годом ее заключения.
Я вскрыла конверт, прочла записку. От нее ощутимо веяло гневом, косые буквы выглядели злыми.
Хочешь бросить меня здесь? Ты заплатишь. Это была твоя идея. ТВОЯ ИДЕЯ. Тебе от меня так просто не отделаться.
Я распечатала еще одно послание и еще – все были похожи. Обвинения в адрес безымянного человека.
Я могу рассказать в любую минуту. Могу. Помни об этом, где бы тебя ни носило.
Нашло ли хоть одно такое письмо своего адресата? Знал ли он?
В конце пачки – начало тюремного заключения Бетани – обнаружилось письмо без обратного адреса. Судя по штампу, отправлено в июле, восемь лет назад, из Бостона. Внутри – несколько слов без подписи.
Я буду ждать твоего освобождения. Я помогу. Обещаю.