– Это нормально, – такого ответа не ожидала.
– В смысле? – посмотрела на него озадаченно.
– Твой отец потерял жену шестнадцать лет назад. И ты хочешь, чтобы до конца дней он был одинок? Конечно же он может влюбиться. Это естественно. То, чему учат нас на биологии и, причём будто мы любим только одного человека, самая настоящая ложь. Это лишь для того, чтобы контролировать нас. На самом деле, всё не так. Мы можем любить кого-то всю свою жизнь, или влюбляться каждый год в других.
– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать?!
– Твой отец имеет право любить кого пожелает. Так же, как и мы с тобой. Разве то, что между нами не то же самое? И мы должны скрывать это...
– Меня беспокоит, что они не сказали мне.
– А ты им сказала о нас? – спросил Хантер, подводя к выводу. – Они, так же, как и мы, не хотят, чтобы кто-то пострадал. Ведь те, кто знают, и не сообщил никому, тоже считаются отклонёнными.
– Ты прав. Я такая дура! – закрыла лицо руками и вздохнула: – Вместо того, чтобы поговорить с папой и Кэт, просто сбежала из дома. Спасибо, что помог разобраться.
– Да я, по сути, ничего не сделал. Лишь сказал, как всё есть.
– Так значит, мы можем любить не одного человека? – задала волнующий вопрос, заглядывая в карие глаза напротив.
– Да, – ответил парень, с подозрением смотря на меня.
– Значит, через месяц ты можешь сказать, что влюбился в другую?
Хантер рассмеялся, словно это смешная шутка, но я была серьёзной.
– Холланд, я из тех, кто любит один раз в жизни, – посмеявшись, сообщил парень.
– А как же Айрис?
Хантер вздохнул, а потом произнёс:
– Похоже, ты совсем не слышала. Я сказал, что у меня была подобрана идеальная пара. Но я не говорил, будто любил её или кого-либо другого. Я люблю тебя и только тебя! Всегда и навечно!
Его слова меня утешили. Но то, что люди могут любить не одного человека, немного беспокоили. Просто ещё не свыклась с этой мыслью.
После восьми мы отправились на запретную вечеринку, которая проходила за городом на заброшенном складе. Всё, что от меня требовалось, это спеть новую песню, а затем я решила отправиться домой и, наконец, взглянуть проблеме в лицо.
Когда мы вышли на импровизированную сцену, то в зале все затихли. Было приятно осознавать, что они пришли, чтобы послушать нас, а не только потанцевать и напиться.
Доминик ударил палочками, и ребята начали играть. Музыка заполнила зал. Люди от восторга стали двигаться в такт. Хантер запел, и все девушки закричали от радости.
Немыслимо то, что вижу в глазах твоих.
Меня так сильно ты любить не должна.
Ну, и кто дал право решать за нас двоих?
Какое дело, в кого ты влюблена?
Они пусть вырвут сердце из моей груди,
Сожгут его дотла, чтоб унёс ветер.
Вовек им не выжечь к тебе моей любви!
Останешься единственной на свете.
Мы всё время пытаемся сердца разбить друг другу.
Не говори ни слова – всё равно не дам уйти.
Где сердце, даже, пусть, останется чёрный уголь,
Я знаю, что получится нашу любовь спасти.
Ты должен дать мне право выбирать самой!
Люблю тебя! Другой не нужен, знаешь.
Мой мир меняется! Уносит с головой...
Коснусь рукой – ты сразу исчезаешь.
То ли это любовь, то ли безумие?
Где вымысел, а что теперь реальность?
Они думают, чувства наши умерли!
Любовь наша убьёт их «идеальность».
Мы всё время пытаемся сердца разбить друг другу.
Не говори ни слова – всё равно не дам уйти.
Где сердце, даже, пусть, останется чёрный уголь,
Я знаю, что получится нашу любовь спасти.[1]
Когда музыка стихла, зал взорвался восторженными криками. Это сногсшибательное чувство. Хотелось продолжать петь, пока хватит сил. Но мне нужно было ехать домой.