Единственным человеком, с кем она могла поговорить, был Робби – но именно ему она никогда и ни за что не сказала бы правду.
Сцена девятая
Пар шипел, горячие песчинки наполняли воздух, плавая в густом желтом тумане, который клочьями поднимался к закопченной крыше; где-то высоко вверху несколько тусклых фонарей едва пробивали мрачный сумрак Паддингтонского вокзала.
– «Грань между добром и злом, сотрись. Сквозь пар гнилой помчимся ввысь»,[54] – процитировал Тоби Иден, добавляя к холодным влажным испарениям кольцо дыма из своей трубки. Он был одет в длинное просторное пальто, как у Шерлока Холмса, сшитое из толстого твида, такого грубого и пестрого, что оно походило на лошадиную попону; в руках он держал старомодный кожаный саквояж, какой возил с собой Филеас Фогг.[55]
Рядом с ним шел Робби, одетый в дорогой плащ «Берберри» на кашемировой подкладке и одну из своих шляп, которые благодаря ему стали так популярны.
– Этот туман был бы очень кстати в сцене с ведьмами в «Макбете», – согласился он.
– Безусловно! – Иден вытаращил глаза, будто ведьмы уже появились. – Но все же я считаю, что мы совершаем ошибку, открывая гастроли «Макбетом».
В течение двух месяцев, пока они играли «Антония и Клеопатру», вопрос о том, какую следующую пьесу будет ставить Роберт Вейн, постоянно занимал его самого и коллег. Ему с самого начала было ясно, что им надо поехать на гастроли в провинцию. Что касается пьесы, то, несмотря на сомнения Тоби, мысли Вейна все чаще обращались к «Макбету», частично потому что там была отличная роль для Фелисии. К сожалению, в театре бытовало мнение, что эта пьеса приносит несчастье, но Робби не был суеверным, а если бы даже и был, то он видел блестящую возможность для Фелисии выйти на сцену в роли леди Макбет, которую нельзя было упускать.
– Это был мой жребий. – Занимая в театре одинаковое положение, Вейн и Иден всегда решали вопрос, кто какую роль будет играть, бросая жребий – таков был уговор, против которого Вейн не возражал, потому что все знали, что Идену постоянно не везло. Они бросили монету, чтобы решить, какой пьесой открывать гастроли; Вейн сказал «орел» и выиграл, выбрав «Макбета». Потом они бросили монету, чтобы посмотреть, кто будет играть Макбета, и опять Вейн выиграл. Тоби Идену досталась роль Банко – поскольку он любил роли, в которых мог изображать призрака, то не расстроился. Кроме того, в следующий раз выбор пьесы и его роли в ней будет за ним. Между этими двумя актерами даже не было духа соперничества – они давно заключили между собой мир и решили, что чем состязаться друг с другом, лучше они оба будут соперничать с Филипом Чагрином.
– Ты честно выиграл его, старина. Без сомнения, из тебя получится отличный Макбет – почему бы нет?
Как большинство англичан, Роберт Вейн любил поезда, особенно потому, что они составляли часть его актерской жизни. В Голливуде его возили на студию на машине по безлюдным, окаймленным пальмами улицам, но настоящей работой актера он считал то, чтобы нести драматическое искусство людям. Вся его юность прошла в театральных общежитиях и привокзальных гостиницах по всей Англии, и поезда казались ему неотъемлемой частью его искусства.
Тоби Иден понизил голос до шепота – сценического шепота, который был хорошо слышен в самых больших театральных залах и который сейчас легко перекрыл шум нескольких железнодорожных составов.
– Тебе нечего беспокоиться, приятель, – продолжал он. – Все будет отлично – если ты не допустишь ошибки и не станешь играть Макбета шотландцем, как если бы он был сэром Гарри Лодером,[56] выступающим с номером в шотландском мюзик-холле… Нет-нет, я знаю, ты этого не сделаешь, но это ловушка, в которую попадались даже самые лучшие актеры. Но главное, меня беспокоит, сможет ли Лисия вытянуть леди Макбет. Роль чертовски тяжелая. Ни одного светлого пятна – сплошное убийство и безумие.
– Она справится, Тоби. Она хочет ее играть.
– Ну, конечно. Вопрос в том, есть ли в этом смысл.
– Ты же видел, как она сыграла Клеопатру.
– Но это совершенно другое дело, старина. Клеопатра – это забава, разве ты не видишь? Там все строится на удовольствии. Даже когда она решает положить конец своей жизни, она делает это с настроением – корзинка с винными ягодами, а под ними – змеи, представляешь! Но леди Макбет – тут уже не до веселья. Она по-настоящему безумна и к тому же весьма угрюма. Я не знаю ни одной актрисы, которую не угнетала бы эта роль.
– Не стоит беспокоиться, Тоби, поверь мне.
– Ну, тебе, конечно, виднее… Эй, носильщик, мы пришли!
Носильщики, шедшие впереди, остановились и начали загружать вещи в вагон первого класса. Издали казалось, что для всего просто не хватит места. Одних чемоданов Фелисии – белых, кожаных, купленных за большие деньги для ее печально известной поездки в Голливуд – было столько, что для них, наверное, был нужен целый вагон. Далеко в конце платформы шествовала и сама Фелисия в сопровождении Филипа Чагрина и своей горничной, послав «мужчин», как она выразилась, вперед заниматься багажом, тем самым несколько обидев Чагрина. На всем пути по перрону Фелисию сопровождал восторженный свист солдат, высунувшихся из окон вагонов.
Филип Чагрин, безупречно одетый, стоял на платформе, провожая своих друзей. Он по-своему был не менее примечательной фигурой, чем Фелисия. Один его недруг сказал, что от Чагрина «просто разит исключительностью», и в этом была большая доля истины. Его профиль, стройная фигура, элегантная одежда, чайная роза в бутоньерке пальто с бархатным воротником, сиреневые перчатки, зонт-трость, который он держал в руке словно волшебную палочку – за всем этим скрывался строгий здравомыслящий постановщик и гениальный актер. Хотя Вейн обошел его славой, а Тоби Иден, по крайней мере, был равным ему, оба с благоговением относились к Чагрину, который был выдающимся исполнителем Шекспира уже тогда, когда они только играли второстепенные роли, и который, по мнению некоторых критиков, должен остаться великим актером, в то время как они будут забыты. Многие считали Чагрина наследником традиций сэра Генри Ирвинга, последнего актера, который произносил строки Шекспира как настоящую поэзию, и все сходились во мнении, что он уже давно получил бы рыцарское звание, если бы не тот факт, что он был известным и неисправимым гомосексуалистом.
Всех троих мужчин связывало то, что было важнее их соперничества. Хотя каждый из них успешно снимался в кино и играл в современных пьесах, их настоящей страстью был Шекспир. Когда Чагрину сообщили о выдвижении Вейна на премию «Оскар», говорят, он презрительно фыркнул и сказал:
– Очень хорошо, но это, конечно, не в счет.
Все трое вели борьбу, в которой ничего не имело значения, кроме Шекспира. На протяжении почти трех столетий, отделявших шекспировскую эпоху и современность, существовало не более полудюжины актеров, кто великолепно играл все ведущие роли в трагедиях Шекспира. Газеты писали, что они якобы соперничают между собой за то, чтобы называться «Лучшим актером поколения», но все было гораздо сложнее, потому что за прошедшие три столетия не в каждом поколении рождались выдающиеся актеры. Так что можно было сказать, что в соперничестве между этими тремя на карту было поставлено звание «Лучшего актера столетия».
Фелисия наклонилась и поцеловала Чагрина. Как бы сильно она ни любила Робби, Чагрин был тем человеком, который заметил ее в РАДА и заставил ее понять, что у нее есть задатки настоящей актрисы. И она знала, что Чагрин обожает ее со страстью, которая была сильна еще и потому, что к ней не примешивалась чувственность. Однажды, задолго до того, как она вышла замуж за Чарльза и встретила Робби, она сумела уговорить Филипа пригласить ее поужинать в ресторан и там при свете свечей пыталась соблазнить его.
– Ты напрасно тратишь время, девочка моя, – сказал он ей тогда. – Не обижайся, но у нас с тобой ничего не получится.
56
Гарри Лодер (1870–1950) – шотландский певец, исполнитель народных шотландских песен и баллад, часто собственного сочинения.