– Откуда ты можешь знать, если еще не пробовал, Филип, – уговаривала она его, улыбаясь самой соблазнительной улыбкой.
Он величественно поднял одну бровь – это было настоящее искусство, на которое у него ушли годы тренировки – и мягко сказал:
– Но я уже пробовал, дорогая – это все равно что «холодная баранина», Лисия, как однажды сказал Оскар Уайльд.
Ей хватило такта рассмеяться, и этот момент стал началом их дружбы. Чагрин дал ей первую настоящую роль – роль Екатерины в своей постановке «Генриха V», и представил ее своим друзьям Гаю Дарлингу и Ноэлю Кауарду как свою находку сезона. Он советовал ей не выходить замуж за Чарльза («Наводит уныние за столом – значит, и в постели такой же»), не бросать Чарльза ради Робби («Театральные браки редко оказываются удачными на сцене и никогда в жизни»), и не ездить в Голливуд («Ты только усвоишь плохие приемы игры и образ жизни, который потом не сможешь себе обеспечить»). Фелисия проигнорировала все его советы, но Филип не обиделся – он только требовал, чтобы она серьезно относилась к его советам, касающимся актерского мастерства, что она и делала.
– Я буду по тебе скучать, – сказала она ему сейчас.
Он кивнул.
– Я приеду через день-другой. – Чагрин, как все английские актеры, постоянно пытался совмещать съемки в кино с работой в театре. Другого способа заработать денег на приличное существование не было. Чагрин ставил Шекспира, сам готовился сыграть в «Дяде Ване» и «Вишневом саде» (обе пьесы ставил Тоби Иден), и снимался в роли лихого (некоторые считали, слишком лихого) капитана корабля в пропагандистском фильме, сценарий которого написал Гай Дарлинг, и все это не прерывая работы над постановкой «Ученика дьявола» Шоу, где он собирался играть Бергойна… – Просто помни, что леди Макбет – не чудовище, – наставлял он Фелисию, – каким ее играли раньше. Она любит своего мужа, жаждет для него власти и считает, что если бы была мужчиной, то могла бы гораздо лучше справиться с делами, чем он. Тебе не составит труда сыграть все это.
– Не язви, Филип.
– Нет, я реально смотрю на вещи, – шепнул он ей. – И помни, дорогая: это всего лишь пьеса. Нет ничего хорошего, когда работа постоянно занимает твои мысли, но особенно скверно продолжать жить жизнью леди Макбет и дома. А она найдет способ заставить тебя это сделать.
Дали свисток; облака пара сгустились, и поезд тронулся. Фелисия помахала Филипу рукой, подумав при этом, как за два месяца после своего возвращения она привыкла во всем полагаться на него. Она не станет переживать из-за «Леди М».
– Садись, Лисия, – сказал Тоби, похлопав рукой по сиденью рядом с собой.
Она послушно села, плотнее закутавшись в меховое пальто.
– Как в прежние времена, – пробормотал Робби, и Фелисия сделала вид, что это действительно так – но тогда он постарался бы, чтобы у них было отдельное купе, и сейчас она уже была бы в его объятиях… Ну мы теперь стали старше, сказала она себе, но это не помогло. И к тому же во время войны невозможно достать отдельное купе, но это тоже было плохим утешением.
Поезд, постукивая на стыках, двинулся вперед в темноту – теперь, когда на окнах во всем Лондоне было затемнение, темнота была полной, без проблесков света. Казалось, что рельсы ведут поезд в пустоту. Фелисия слышала, как где-то в передних вагонах пели солдаты, стараясь сохранить бодрость духа по пути в какой-нибудь богом забытый учебный лагерь или казармы. Робби дремал – или делал вид, что дремлет. Либо ему нечего было сказать, либо его мысли были заняты ролью Макбета.
Или Рэнди Бруксом? – подумала Фелисия.
В клинике в Нью-Йорке она поняла, как хорошо помнит Робби. Она могла воссоздать в своем воображении любую деталь его внешности, и ни одно событие, связанное с ним, не стерлось из ее памяти. Может быть он так же думает о Рэнди Бруксе? От этой мысли она задрожала, понимая, что именно об этом ей сейчас нельзя размышлять.
– Ты дрожишь, – заметил Тоби. – Тебе надо выпить, старушка.
– Мне кажется, у нас ничего нет.
– О не волнуйся! Я поехала подготовленным. – Он открыл свой саквояж, достал бутылку джина и стакан и поставил их перед собой, потом достал другую бутылку и второй стакан и поставил их перед ней. – Она бутылка для тебя, одна для меня, – бодро сказал он. – Это единственная возможность выпить. У меня есть еще одна для Робби, когда он проснется.
– Я не люблю джин, Тоби.
– Не любишь джин? Глупости. Ты же пьешь сухой мартини, верно?
– Иногда.
– Так вот он. – Тоби вытащил бутылку сухого вермута, плеснул немного в стакан и добавил туда джина.
Фелисия сделала глоток. Доктор Фогель столько раз предостерегал ее от выпивок, что ей стало тошно его слушаться. У нее было свое правило не пить перед спектаклем, по возможности пить только шампанское, и никогда, ни при каких обстоятельствах не пить с Тоби Иденом. Но представив себе долгую поездку в холодном вагоне, когда Робби спит вместо того, чтобы болтать с ней, она сделала еще один глоток своего «мартини».
– Отличная штука, – весело сказал Тоби. Он уже осушил свой стакан и налил себе второй, на этот раз без вермута. – Знаешь, Чагрин тоже любит такую смесь. Прекрасный парень. Я не рассказывал тебе, как мы с ним ездили вместе в Глазго играть «Ричарда III»?
Фелисия покачала головой. Она наконец начала согреваться – может быть, подумала она, в поезде все-таки включили отопление.
– Было чертовски холодно, середина зимы, поэтому мы пропустили пару стаканчиков в гостинице, потом еще столько же в театре, где было еще холоднее. Руководство шотландского театра не слишком-то расщедрилось на уголь, как ты понимаешь. Понемногу Филип набрался, так что когда он вышел на сцену, ноги уже не держали его. В результате он споткнулся о свою мантию, упал и не мог подняться. Ну, ты можешь себе представить публику – жители южной Шотландии, набожные до ужаса – настоящие сектанты – да к тому же, половина из них трезвенники, я думаю. Когда Филипу, ухватившемуся рукой за трон, удалось подняться на ноги, кто-то крикнул: «Ты же пьян в стельку!» Тогда вся публика начала свистеть и шикать, потому что они, шотландцы, как ты знаешь, злятся, когда их денежки пропадают зря. Филип выпрямился, поднял руку, призывая к тишине, и, клянусь, он выглядел поистине по-королевски, потому что минуты через две можно было бы услышать, как булавка упадет с балкона.
– Дамы и господа, – в своей возвышенной манере произнес он – ты же знаешь, как он может быть великолепен, – если вы считаете, что я пьян… подождите, пока вы увидите Бэкингема!
Тоби захохотал, и Фелисия тоже рассмеялась. Она снова была дома, среди актеров, там, где было ее место, и она была так счастлива, что ей трудно было себе представить, как она могла стремиться уехать в Голливуд.
– Твое здоровье, Тоби, – сказала она и осушила стакан, чувствуя, как тепло разливается по телу.
Тоби несколько минут смотрел в окно, потом повернулся к ней; его лицо вдруг стало мрачным.
– Мне не нравится, что мы играем «Макбета», – сказал он. – Я был против с самого начала.
– Почему? Банко хорошая роль.
– Дело не в роли; мне не нравится сама эта проклятая пьеса. От нее одни несчастья – всегда были.
– Я не верю в такие глупости.
– Это не глупости. Ты же не станешь отрицать, что старушка Лилиан Бейли умерла как раз накануне премьеры «Макбета» в «Олд-Вик»? А разве Рекс Помфрет не получил в одной из батальных сцен такой удар, что потерял сознание, когда он играл «Макбета» в Стратфорде? И не во время ли представления «Макбета» старина Джайлс Монкриф застал свою жену в гримерной в объятиях Хью Деруэнтера, который играл Банко, и заколол их обоих?
– Не Банко, он играл Макдуфа. Смысл этой истории в том, Тоби, что Джайлс, перед тем как заколоть их, крикнул: «Макдуф, начнем, и пусть нас меч рассудит. Кто первым крикнет: «Стой!» – тот проклят будет!»[57] Во всяком случае он не причинил им большого вреда. И Монкрифы по-прежнему женаты, так что они, видимо, помирились. Я не верю, что на «Макбете» лежит проклятие.
Потом они молча сидели рядом, ощущая согревающее действие джина. Фелисия почувствовала себя счастливой, довольной, слегка навеселе – такого хорошего настроения у нее уже давно не было.