Рэнди с трудом сдержал зевоту. Он уже все это слышал раньше.
– У меня не было никаких шансов победить его – нам нельзя было выступать на одном ринге. Исход матча был предрешен заранее, но когда я вышел на ринг, Бенни шепнул мне: «Черт возьми, Марти, я не собираюсь проигрывать!» Он встречался с одной блондинкой и не хотел, чтобы она увидела, как он проигрывает.
Рэнди кивнул. Это была известная история – главная часть мифа Марти Куика. Куик продержался десять раундов с Дефео, боксером, который раз в десять превосходил его по мастерству, и в конце концов выиграл у него по очкам, заработав сломанный нос и трещину в челюсти, о чем он не сказал ни своему тренеру, ни судье.
– Я знаю эту историю, Марти, – сказал Рэнди. – Я слышал ее раньше, помнишь?
– Так ты слышал ее раньше? Ну и что? Но ты раньше не слышал, Рэнди, что я был до смерти напуган. О, за долгие годы я превратил эту историю в легенду. Каждый раз, когда какой-нибудь журналист печатал ее, я превращался в ней в настоящего героя. Тебе бы так! – Он покачал головой. – Я должен был бороться, черт возьми. Я был испуган, понимаешь, по-настоящему испуган. Я просчитал, если я позволю Бенни победить, мои хозяева, наверное, убьют меня. И я знал, что Бенни может превратить меня в лепешку прямо на ринге, если я попытаюсь выиграть – он был во много раз сильнее меня, так что у меня не было никаких шансов… И вот я стоял, испуганный парнишка, и думал, что в любом случае мне либо прострелят башку, либо переломают все кости, а я хотел лишь выбраться с ринга и бежать, спасая свою жизнь. Эту часть истории тебе никто не рассказывал: ни я, ни кто-то другой. Я никогда никому не рассказывал, что чувствуешь в течение двух раундов, когда у тебя треснула челюсть и разбит нос, а на лбу такая рана, что кровь заливает глаза и ты почти не видишь противника. Никто не захочет слушать о том, как я сидел потом под душем и плакал. Хочешь совет? Держи свою правду при себе, и если тебе предлагают эту вшивую медаль, бери ее.
– Я ее не заслужил.
– Я тоже не заслужил победу над Бенни Дефео, идиот. В этом-то вся соль этой истории.
Рэнди кивнул. Марти был прав: он, вероятно, ничего не может сделать с этой медалью, только с улыбкой принять ее и скрыть правду. Правда – это то, что никто не хочет услышать, особенно от человека, которому полагается лишь всех развлекать.
Публика хочет знать правду о войне не больше, чем Робби Вейн – правду о самом себе, с горечью подумал он.
– Ладно, Марти, – сказал он. – Я приму эту медаль. Что еще я должен сделать? – Марти всегда было что-то нужно – он был живым воплощением старинной поговорки о том, что не бывает бесплатной закуски, и даже – бесплатной чашки чая с ромом.
Куик придвинулся ближе.
– Робби Вейн, – шепотом сказал он. – Как у него дела?
Рэнди моментально насторожился.
– Боже мой, Марти, – сказал он, чувствуя, что у него слегка заплетается язык, – откуда мне знать?
– Я думал, вы поддерживаете отношения.
– Ты думаешь, мы любим писать письма? Ты ошибаешься.
Куик улыбнулся своей знаменитой улыбкой, оскалившись как акула, не меняя при этом настороженного выражения глаз.
– Мне кажется, ты мне понравился бы больше, если бы не пил, – сказал Марти по-прежнему улыбаясь. – Уж от тебя-то я не ожидал такого!
– Идет война, Марти. Есть люди, которых приходится бояться гораздо больше тебя, хочешь верь, хочешь нет. Гитлер, например.
– Тебя пугает Гитлер? Тебе надо бояться не Гитлера, приятель. Знаешь в чем твоя проблема? Ты воспринимаешь эту проклятую войну слишком серьезно. Она все равно кончится, рано или поздно, дружище, тогда вновь начнется настоящая жизнь.
Рэнди пожал плечами. Он уже не думал о том времени, когда война кончится. Ему казалось, что она будет продолжаться до тех пор, пока все ее участники не погибнут, а нового пополнения не останется.
Марти опять закурил.
– Почему мы надели форму? – резко спросил он, ткнув зажженным концом сигары в сторону Рэнди.
Рэнди закрыл глаза и задумался. Он не имел ни малейшего представления о том, почему он пошел в армию, а тем более – Марти. Он никогда не верил, что они делают что-то стоящее для победы.
Куик выждал пару секунд, потом сам ответил на свой вопрос.
– Когда война закончится, приятель, именно парни в военной форме встанут у руля. Вот увидишь. Так что ты сделал самое лучшее, что мог, для своей карьеры.
– Моя карьера пошла псу под хвост, Марти. Пока я здесь, в военной форме, этого никто не замечает, но это факт. Я уже больше не могу быть смешным.
– Чушь собачья! Ты просто расстроен, вот и все. Поверь слову друга.
– Друга? Почему у меня такое чувство, что этот друг хочет заставить меня сделать что-то, чего я не хочу делать?
– Я хочу тебе добра, Рэнди, – сказал Куик как можно искреннее. – Боже, сколько лет мы дружим? Двадцать?
– Двадцать лет на троне, – произнес Рэнди со сдержанной чисто английской интонацией. Свернув салфетку, он положил ее себе на голову, сложил руки на коленях, оттопырил нижнюю губу и изобразил королеву Викторию.
– Прекрати! – Марти всегда начинал нервничать при малейшем намеке на гомосексуальные наклонности Рэнди. Жеманно отставленная рука, сюсюкающий голос, сомнительные двусмысленности, даже в шутку, всегда раздражали его. Однажды, чтобы собрать денег на детский приют в Лос-Анджелесе, Рэнди, Гари Грант и Рэндольф Скотт согласились выйти на сцену, одетыми в старомодные детские платьица, белые парики и кружевные чепчики. Идея заключалась в том, что Скотт и Грант провезут Рэнди в коляске, и все трое споют детскую песенку. Марти, который участвовал в этом мероприятии в качестве продюсера, активно выступал против этого номера, но проиграл, потому что Гари Грант был слишком большой знаменитостью, чтобы на него можно было подействовать привычными Куику методами. Все в Голливуде считали, что это было безумно смешно (хотя Рэнди должен был признать, что кое-кто хитро подмигивал при виде трех самых известных закоренелых педерастов, собравшихся на сцене в кружевных платьицах и белых париках), но Марти был так зол из-за этого, что они не разговаривали почти полгода.
– Послушай, – сказал Рэнди, снимая с головы салфетку, – я просто хочу знать, что происходит. Ты же проделал весь этот путь в дождь не для того, чтобы покормить меня настоящим обедом.
Куик посмотрел в окно на застывшие под дождем деревья. Он был печален.
– Что самое важное в жизни? – спросил он.
– Если ты собираешься сказать «дружба», я сдаюсь.
– Возвращать долги, если ты кому-то задолжал, верно? Это самая важная вещь!
– Марти! И это говоришь ты? Ты же всю жизнь скрывался от уплаты долгов.
– Да, но никто еще не скрывался от меня. Образ жизни Куика представлял собой улицу с односторонним движением, по которой весь транспорт двигался в том направлении, куда этого хотел он. Время от времени Рэнди спрашивал себя, почему он продолжает дружить с таким человеком, но ответ был ему давно известен: много лет назад Куик был его единственным другом, единственным человеком, который помог ему – более того, он был единственным, кто не только знал его секрет, но и сотни раз выручал его из беды. Когда возникали неприятности, настоящие неприятности, о которых Рэнди не хотел говорить ни Натали, ни ее отцу, он всегда шел сначала к Марти. У Марти, по крайней мере, было одно достоинство – его нелегко было чем-то шокировать. К тому же, благодаря Марти, Рэнди мало-помалу вложил свои сбережения в недвижимость, апельсиновые плантации, химчистки, автостоянки за пределами большого Лос-Анджелеса – бизнес далеко не шикарный, но приносящий доход.
– И кто же посмел обмануть тебя, Марти? – спросил он.
– Твой друг Робби.
– Каким образом?
– Что это с тобой? Я дал ему четыреста тысяч долларов, черт возьми. За «Дон Кихота», забыл? Я предложил ему заплатить его долги, и я это сделал. Ты же был при этом.
– Помню, на вечеринке. – Рэнди закрыл глаза. Это был самый счастливый момент в его жизни, тот вечер когда они сидели с Робби рядом в полутемной гостиной – несмотря на то, что он был испорчен попыткой Фелисии совершить самоубийство… – Я предупреждал его не ввязываться в это дело, – сказал он.