Кристофер Кубасик
Идеальная война
Серия: Боевые роботы (Battletech) – 09
I
Лига Свободных Миров, Федерация Марик Атреус, дворец Мариков 19 мая 3054 года
Кабинет освещался дюжиной свечей. Их огоньки отбрасывали вокруг себя широкие, трепещущие полосы золотистого света. Часть комнаты оставалась чернильно-черной – такой же, как межзвездное пространство, подумал Пол Мастерс. Его сотрапезник и хозяин – генерал-капитан Томас Марик, глава Дома Марика, Верховный Правитель Федерации Марик и военный руководитель Лиги Свободных Миров – предпочел освещение в готическом стиле как наиболее соответствующее его темпераменту. Странные привычки друга порой завораживали Пола, порой выводили его из себя – так же, как и всех остальных, встреченных Томасом с того времени, как он взял на себя бразды правления Федерацией Марик.
Скачущие блики свечей освещали полки с хранившимися на них древними потрепанными книгами. Среди мрачных теней угадывались некоторые уникальные вещи: статуэтки с изображением людей, модели военных машин и Т-кораблей для прыжков в пространстве и один особенно удивительный осколок древней технологии – первое искусственное сердце.
Среди прочего светом озарялось несколько предметов, заключенных в стекло и висевших на стенах: изумительные картины, написанные маслом, искусные голографии и древние светокопии, в том числе гордость Томаса – точная копия летательных систем Китти Хока, созданных более двенадцати столетий назад. Мастерс никогда не задумывался о полете первого аэроплана,– пока Томас с сияющими, как у мальчишки, глазами не изложил историю этих первых секунд человеческого путешествия в отрыве от твердой земли.
Время было позднее, и за дверью больше уже не слышалось шагов слуг и приглушенного смеха придворных, проходящих коридорами дворца. Тяжелые оконные занавеси были приоткрыты как раз настолько, чтобы видеть ночное небо, усыпанное звездами. Почти в полной темноте Мастерс наугад резал жаркое и старался нанизать на вилку намасленные ломтики вареного картофеля; столовое серебро Томаса, соприкасаясь с фарфором китайских тарелок, нежно звенело.
– Стоит ли есть в темноте? – спросил Мастерс.
– Темные комнаты – для темных мыслей,– произнес Томас, подражая плохому актеру, играющему плохую роль.
Мастерс засмеялся.
– Темные комнаты – для темных дел,– подал он встречную реплику.
– Темные комнаты хороши, чтобы лучше показать оттенки освещения, выявить слабый огонек, который может быть незаметен в ярком и деятельном свете дня.
– Томас, ты все тот же, ты единственный мыслитель и фантазер, которого я знаю.
– Не очень-то ценный товар для нынешних дней.
– Как сказать. Например, лемминги покорны тому, что считают предназначением. Они и не подозревают, что мы создаем историю.
– Совершенно верно,– подчеркнул Томас и умолк: старая мысль повернулась новой гранью.– Что такое лемминг. Пол? У тебя есть соображения? Я слышал это выражение и пользовался им всю свою жизнь, но только что понял: я не представляю, что оно на самом деле означает.
– Лемминг – это...– начал было Мастерс, но потом с удивлением осознал, что он вообще ничего не знает.– Никаких соображений. Возможно, какое-нибудь мифическое животное. Не те ли это создания, которые бросаются со скалы только потому, что так поступает кто-то еще? Я не знаю. Может быть, они появились из какой-либо шутки про христиан-мучеников, которую отпускали римляне, мчась во весь опор в Колизей.
– А! Хлеба и зрелищ! – сказал Томас, как будто осененный внезапным вдохновением.– Может быть, это именно то, что утолило бы страсть моего народа к крови.
– Не твой стиль, мой друг. Не делай вид, будто сидишь на троне и проливаешь слезы по каждому упавшему на арене. Портишь весь эффект.
– Верно.
– Помимо прочего, ты не нуждаешься в хлебе и зрелищах. Твой народ доволен. Последняя большая межзвездная война прошла на другой стороне Внутренней Сферы, и четвертая война за Наследие тоже едва коснулась нас. Даже Андурианский мятеж не был так уж губителен. Он затянулся до одурения, но не был страшен.
– В том-то и дело, сэр. Мои люди скучают. Мои люди забылись. Они хотят больше крови в своей жизни. Насколько я понимаю, такое повторяется почти с каждым поколением.
– Подобно леммингам?
– А основная причина? Скорей всего – заелись. Восхитительно!
– Но похвалиться-то нечем. Мы пробуксовываем на месте. Каждый день мы заботимся об одном и том же, не происходит ничего, что разнообразило бы нашу жизнь.
Томас помедлил, вновь углубившись в размышления:
– А стоит ли размышлять об этом? В темноте Мастерс пожал плечами и отрезал еще кусочек мяса:
– До тех пор, пока они остаются только нашими соображениями, пожалуй, не стоит.
– А если мы поделимся ими с другими?
– Ну...
– Что ну? – Томас отодвинул тарелку.– Пол, дела очень плохи. Верно, что некоторое время мы не вели ужасающих войн. Но...– Томас внезапно оборвал фразу. Стало тихо, только какие-то из его древних часов с циферблатом громко тикали в комнате. Мастерс смотрел на своего друга, даже при тусклом освещении различая следы ожогов и шрамы от бомбы террориста, почти двадцать лет назад убившей отца Томаса и его старшего брата. Томас ни разу не пытался сделать пластическую операцию.
Все эти годы Мастерс никогда не спрашивал – почему, понимая, что это было чем-то глубоко личным, о чем неприлично было говорить. Как догадывался Мастерс, для Томаса это было чем-то вроде власяницы, постоянным напоминанием о своем пугающем несовершенстве, помогающем держать себя в смиренности. Не важно, что его друг правит сотнями миров,– Томас никогда не позволил бы себе чрезмерно обольститься этой мыслью.
– Я уверен, что мы стоим на распутье,– наконец сказал Томас.– Все сейчас поставлено на кон. Еще раз. Я изучил в деталях рапорты о вторжении клана...
– Какого?
– «Слово Блейка». Когда они поселились на Гибсоне, я попросил показать военные рапорты, которые они составили. Они заколебались. Я попросил снова. Они отделались болтовней. Я попросил еще раз. Они пустились в бюрократические увертки. Я заявил, что выдворю их из Лиги Свободных Миров и отправлю навсегда блуждать меж звезд, если они не порадуют меня. Они сдались.
– И?..
– Полный нонсенс.
– Как?
– Ну, может быть, следовало бы сказать, что я не понял документы. Я изучил все эти проклятые отчеты. Я возглавлял многие сражения, тренировался с тобой на боевых роботах. Но никогда не видел ничего подобного тому, что они прислали мне. Числа. Ничего, кроме чисел. Страницы и страницы чисел. Таблицы и таблицы, и сотни коэффициентов.
– Списки покойников?
– Ничего похожего! Ни одного явного имени не удалось найти. Но, оказывается, победу можно объяснить подобными фразами: «Вышеприведенные данные показывают, что прибыль от сражения несомненна, требуемые коэффициенты потерь допустимы» – и т. д. и т. д.
– А поражение?
– «Как показывают вышеприведенные данные, убыток от сражения несомненен».
– Прибыль от сражения... Убыток от сражения... Что это?..
– Победа и проигрыш – я уверен. «Слово Блейка» ссылалось на эти числа, чтобы подтвердить свои выводы, но клянусь – я не представляю, как они это сделали.
– Томас, не обижайся, но твой опыт сражений не очень велик, ты поздно начал активную жизнь.
– Послушай, Пол. Я прекрасно разобрался бы с какими-то там итоговыми отчетами. Эйнштейн сказал: если вы не можете объяснить, что вы делаете, то не стоит этого делать. Итак, я дал прибежище десяткам тысяч религиозных фанатиков, пообещав им самостоятельность и новый дом, а они не могут объяснить мне, как они воевали. Это тревожит меня. И это странно. Документ написан почти как научный отчет. А это моя стихия. Я должен расшифровать его.
– Знаешь, твоя проблема в том, что ты не хочешь понять: война не наука, а искусство.
– На этом настаиваешь ты со своими прусскими авторитетами. Я лично предпочитаю науку. Ясно. Просто.