— Есть какие-нибудь известия, Вильямсон?
— Это Генри.
Артур вздрогнул, как от удара, и медленно повернулся. А потом он сделал то, на что, по мнению внука, был не способен — Артур горько заплакал, рыдания сотрясали все его тело. В этот момент у Генри в груди что-то растаяло. Он подошел к деду и взял его за руку, желая успокоить. Артур прижал руку Генри к своей груди, гладя и сжимая ее своими сухими пальцами, вновь и вновь повторяя имя внука хриплым от слез голосом.
— Все в порядке, — Генри нагнулся и обнял деда. — Я здесь.
Через некоторое время Артур ослабил объятия и нахмурился.
— Какую глупость ты сотворил на этот раз? Все подумали, что ты погиб.
Генри рассмеялся, с облегчением увидев, что дед снова превратился в того человека, которого он знал всю свою жизнь.
— Никаких глупостей. Просто хотел немного побыть наедине с самим собою. Немного пожил в отеле. Когда мою яхту сорвало с якоря, я стоял у окна, наблюдая за штормом. Теперь я думаю, что мне следовало бы сразу же отправить письмо Алексу.
— Хенли приезжал сюда, разыскивая тебя. У него был такой вид, словно он хоронит твои бренные останки.
Генри раздраженно фыркнул.
— Очевидно Алекс сразу же сделал вывод, что я попытался наложить на себя руки, И ты, кажется, тоже.
— Да, — проворчал Артур, утирая слезы рукавом сорочки, — как будто ты не пытался уже сделать такую глупость.
— Я тогда был ребенком, — покачал головой Генри. Дед отвернулся к окну.
— Я потерял жену и двоих детей. В тот день я чуть не потерял тебя.
— Но ведь этого не случилось…
Артур вновь повернулся к Генри и спросил:
— Что там у тебя с этой девицей Фостер? Хенли говорил что-то о том, что вы снова собирались пожениться, но она отказала тебе.
— Алекс слишком много говорит, — нахмурился Генри.
— Она разбила тебе сердце?
— Я бы на твоем месте не слишком этому радовался. — Так тебе и надо, — усмехнулся старик. — Справедливое возмездие за то, что ты так некрасиво поступил с ней.
— Похоже, что так.
Артур впился взглядом прямо в глаза Генри, его грудь судорожно вздымалась от усталости.
— Верни ее.
Генри отвернулся от пронзительного взгляда своего деда.
— Уже слишком поздно. Причем благодаря тебе, — сказал Генри, вдруг вспомнив, зачем он приехал в «Морской Утес». — Я приехал сюда, чтобы придушить тебя, дед, за то, что ты написал Энн то письмо. Оно причинило ей сильную боль. Ты этого хотел?
— Я хотел, чтобы она получила его до вашей свадьбы. Я хотел, чтобы она отказалась выходить за тебя замуж. Я хотел избавить ее от горя, которое ты намеревался ей причинить.
Генри отрицательно покачал головой.
— Нет, ты сделал это для того, чтобы не дать мне получить то, что мне принадлежит по праву. Тебя совершенно не волновала судьба Энн. Я не думал, что в своем стремлении не отдавать мне «Морской Утес» ты зайдешь так далеко. Скажи мне, почему ты это делаешь? Я имею право знать.
Артур упрямо выдвинул подбородок.
— Ты узнаешь.
Генри закрыл глаза, стараясь сдержаться.
— Когда?
Артур молчал, сжав губы, как ребенок, которого заставляют есть нелюбимое овощное пюре.
— Скажи Вильямсону, что я хочу спать.
Генри смотрел на своего деда, почти восхищаясь его упрямством.
— Я бы хотел услышать, черт тебя возьми, более вескую причину.
Артур пробормотал что-то невнятно, чего Генри не разобрал, а потом сказал вполне отчетливо:
— Позови Вильямсона.
Генри повернулся, собираясь выполнить просьбу деда.
— Генри, — снова позвал старик.
Он неохотно обернулся.
— Я… — Артур схватился за ворот своей сорочки и покачал головой. — Нет, ничего. Я просто расчувствовался.
Генри улыбнулся.
— Слава Богу, что ты пришел в себя, — сказал он и пошел искать Вильямсона. На минуту ему показалось, что дед собирался сказать что-то невероятное, например, что он любит внука.
«Мне хотелось думать, что она любит тебя, потому что ты — мой сын. Но теперь я понимаю, что она любила тебя потому, что ты был единственным существом, любившим ее просто так, не задавая вопросов и не предъявляя требований. Вы часами сидели на балконе, твоя головка покоилась на ее коленях, и она гладила тебя по волосам. Я смотрел на вас — на женщину, которую я любил, и на моего сына — и жизнь каплями покидала мое тело.
Чтобы помучить меня, Элизабет часто говорила слова, которые были понятны только мне. Она говорила о цвете твоих глаз, светло-серых, таких непохожих на карие глаза Уолтера. Ты рос и становился все больше похожим на меня. Я жил в страхе, что Уолтер когда-нибудь догадается. Однажды за обедом она предложила заказать наш с тобой совместный портрет и Уолтер согласился. Я так рассердился на нее в тот момент, что даже на мгновение онемел и ничего не смог возразить. Потом, конечно, я отказался позировать. Наверно, ты помнишь. Я сказал, что у меня нет времени для таких глупостей. Она, безусловно, знала, что я откажусь. Это была одна из ее утонченных пыток. А ты очень расстроился. Я думаю, что именно тогда ты и начал ненавидеть меня. Можешь ли ты представить себе, что твой маленький сын, которого ты любишь больше жизни, смотрит на тебя с ненавистью? Мой сын. Мой сын. Это звучало песней в моем сердце. Наполняло радостью мою душу, но сломило мой дух.