Расправив плечи и гордо вздернув подбородок, она сказала:
— Пойдем, взглянем в глаза дьяволу.
Глава IV
— Ура! — воскликнул Алекс. — Она идет сюда!
Генри допил остатки сладкого теплого шампанского из хрустального фужера и поморщился. Он терпеть не мог этот напиток, но не оставаться же абсолютно трезвым на балу у Ветмора, даже если здесь подают только шампанское!
— Кто?
— Девушка, на которой я собираюсь жениться, — восхищенно выдохнул Алекс.
Генри поднял глаза и увидел, что к фонтану идет Беатрис Лейден в сопровождении очаровательной подруги.
— Я думал, что ты не выносишь мисс Лейден, — сказал Генри. Голос его выражал смертельную скуку. — Уверен, что ты не имеешь в виду ее спутницу. Отсюда она кажется очень красивой, а ты же сам убеждал меня, что красивые женщины и брак — вещи несовместимые. Помнишь?
— Такая девушка могла бы заставить меня изменить мои убеждения. Боже милосердный, не сон ли это?
— Она — моя, — объявил Генри только для того, чтобы немного развлечься, устроив соревнование с Алексом. Прошло всего две недели с начала летнего сезона в Ньюпорте, а он уже мечтал, чтобы все это поскорей закончилось. Вместо того чтобы протирать паркет на роскошном балу у Ветмора, он с большим удовольствием посидел бы сейчас в своем кабинете, разрабатывая новый проект одномачтового шлюпа. Генри приехал сюда по просьбе Алекса, считавшего, что танцевать на не слишком веселом балу в Ньюпорте все же лучше, чем изнывать от жары в городе.
Генри потерял интерес к Ньюпорту прошлым летом, когда матери всех девиц на выданье устроили за ним, а может быть, и за его огромным состоянием, настоящую охоту. Получив наследство, он стал куда более желанным женихом для любой из незамужних женщин Четырехсот Семей — элиты нью-йоркского общества. Как только он появлялся на танцевальном вечере в «Казино» или на пляже Бейли, женщины буквально набрасывались на него, как ястребы. Скандал, который заставил прятаться бедную Энн, никак не запятнал его репутации, и этот факт не укрылся от внимания Генри.
Вечерние развлечения, пляжные знакомства, концерты в «Казино» нагоняли на него тоску, а нью-йоркское общество раздражало бессмысленным времяпрепровождением. В былые времена он любил появляться в свете, но сейчас тяготился этим. Когда красивые девушки кокетливо поворачивали головы и томно поглядывали на него из-под ресниц, он вспоминал открытый и доверчивый взгляд Энн. И хотя Энн не назовешь красивой, с ней, по крайней мере, было весело. Он тяжело вздохнул, мысленно обвиняя себя в лицемерии. Кого он пытается обмануть? У бедной Энн Фостер не было ни единого шанса. Ни единого! Она была обречена с самого начала, и даже его самое искреннее раскаяние не изменит того, что он с ней сделал. Генри слышал, что она вроде бы до сих пор прячется в своем городском доме, где живет совсем одна с тех пор, как родители выставили ее из фамильной резиденции.
Энн и Беатрис были уже в двух шагах от Генри, когда он вернулся к действительности. Всякий раз при виде Беатрис Лейден его душу сжимало чувство вины за горе, которое он причинил ее лучшей подруге. Мисс Лейден всегда была холодна с ним, и Генри очень удивился, увидев, что Беатрис направилась в их с Алексом сторону.
Он услышал шепот Алекса:
— Ставлю ящик моих лучших гаванских сигар, что еще до конца вечера она будет лежать в моих объятиях. Или, — добавил он быстро, — по крайней мере, будет танцевать в них.
Александр шагнул навстречу девушкам и церемонно произнес:
— Чрезвычайно рад вас приветствовать, милые дамы. Сегодня вы просто очаровательны.
Беатрис недоброжелательно покосилась на Алекса и демонстративно улыбнулась Генри.
— Господа, я только что рассказывала моей подруге, как галантны мужчины в Ньюпорте.
— Неужели? — Генри приподнял бровь, выражая сомнение.
Беатрис рассмеялась.
— Ах, мистер Оуэн, время течет как река, унося с собой воспоминания о былых невзгодах. — Она легко прикоснулась к его руке и кокетливо улыбнулась. — Забыли и простили, согласны?
Глаза Генри сузились, но он кивнул в знак согласия. Затем повернулся к женщине, стоящей рядом с Беатрис, и с внезапным испугом почувствовал, что ему стало трудно дышать. Слова «она — моя», так небрежно брошенные им несколько минут назад, вдруг приобрели совсем другое, почти пророческое значение. В этот миг всем своим существом Генри ощутил, что он хочет, чтобы эта женщина принадлежала ему, только ему.