— Как идет работа по укреплению фундамента?
— Совсем не идет, — ответил Браун. — Рабочих забрали для выполнения, как мне сказали, какого-то особо срочного дела. — Манера, в которой Браун излагал эту информацию, выдавала, что сам он сильно сомневается в существовании «особо срочного дела». Затем он без всякой паузы «обрадовал» Генри новостью. — Здесь мистер Оуэн. — Генри даже показалось, что старик с удовольствием сообщил ему об этом нежданном госте.
— Мой дед здесь? Вероятно, мне стоит вернуться в Ньюпорт.
Браун неодобрительно закряхтел.
— Он приехал в сопровождении целой команды. Врач, сиделка и тот тощий секретарь, Вильямсон. Этот Вильямсон сразу начал шарить по подвалам, наверное, выискивал чего-нибудь выпить. И выглядит он как-то странно.
— Вильямсон не пьет, Браун.
Старик недоверчиво засопел. Браун не испытывал уважения к мужчинам, которые не работали руками или, по крайней мере, не пачкали их время от времени черной работой, чего с Вильямсоном явно никогда не случалось. Генри завоевал расположение Брауна раз и навсегда, когда пришел домой весь в пыли и грязи, со стертыми в кровь ладонями. Он тогда помогал рабочим с установкой крепежных сооружений, призванных остановить процесс вымывание грунта, в результате которого «Морской Утес» мог в любую минуту свалиться в воду.
— Дед упомянул о причине своего визита? — спросил Генри.
— Мне он не сказал ни слова, только спросил, где вы. Честно говоря, он выглядит как человек, стоящий одной ногой в могиле.
Это несколько отрезвило Генри. Несмотря на ненависть, которую он, как ему казалось, испытывал к деду, ему не хотелось признавать тот факт, что старик умирает. Смерть противника обесценит победу. Генри не очень хотелось признаваться, в этом даже самому себе, но стычки с дедом поднимали его в собственных глазах, тем более, после того, как он увидел проблеск уважения в глазах старика во время их последней беседы или, точнее, ссоры. Мысль о том, что дед приехал в «Морской Утес», чтобы в последний раз увидеть внука или, что даже хуже, умереть здесь, неожиданно для него самого причинила Генри настоящее огорчение.
Вильямсон встретил его у входной двери с масляной лампой в руках, неровный свет которой освещал его длинное худое лицо, придавая ему несколько зловещее выражение.
— Ваш дедушка здесь, — невозмутимо сообщил он.
— Я уже слышал об этом. Старик не считает нужным предупреждать о своих визитах?
Вильямсон, ничего не сказав в ответ, отступил назад, как будто Генри гость, и он приглашает его войти в свой дом. Генри насмешливо взглянул на него, вошел, и бросил пиджак и шляпу на перила лестницы, ведущей на второй этаж. Ощущая присутствие деда в доме, он чувствовал себя неуютно. Он не виделся со стариком уже два года, со времени подписания бумаг о вступлении в наследство. Правда, они довольно часто писали друг другу, и Генри подозревал, что дед достаточно успешно вставляет палки в колеса его отчаянным попыткам реконструировать берег, на котором стоит «Морской Утес».
В своих письмах Генри отказывался что-либо сообщать Артуру Оуэну о старом доме. Он был убежден: все эти странные задержки с выполнением работ, несоблюдение сроков подрядчиками, срывы поставок материалов имеют прямое отношение к его деду. Но, невзирая на свое раздражение, Генри не мог не испытывать уважения к потрясающей настойчивости, благодаря которой дед ухитрился затянуть восстановительные работы почти на полгода. Целые бригады строителей исчезали бесследно, два архитектора внезапно отказались от работы над проектом, несмотря на огромный гонорар, предложенный им Генри, а суда со строительными материалами таинственным образом исчезали в пути. Генри встречал каждое препятствие с чувством спокойной покорности судьбе и только снимал шляпу перед изобретательностью старика, который в это время, несомненно, довольно потирал руки. Теперь, когда дом был уже в достаточной мере укреплен, Генри мог позволить себе повременить с окончанием восстановительных работ. Ни один ураган не сможет теперь разрушить фундамент. Все остальное может подождать — согревала Генри злорадная мысль — до того времени, когда Артур Оуэн отойдет в мир иной и станет переворачиваться в гробу оттого, что внук счастливо живет в столь ненавистном ему доме.
— Мистер Оуэн попросил, чтобы его разбудили, когда вы вернетесь домой. Я распорядился, чтобы сиделка не забыла об этом. Будьте любезны следовать за мной, — Вильямсон отвесил церемонный поклон.