-- Фу, ерунда какая, -- сказал Захаров.
II
Однако резиновая женщина сделалась в приятельских беседах довольно частой темой. Стоило одному пожаловаться на какое-нибудь новое разочарование, на какое-нибудь особенное женское коварство, как другой говорил:
-- Вот резиновая бы такой гадости не сделала.
Мимоходом, как будто шутя, приятели навели самые точные справки через знакомый аптекарский магазин, и оказалось, что за границей, но только не в Берлине, а в Вене, на какой-то фабрике действительно можно заказать женщину из гуттаперчи, любых размеров, и притом не очень дорого -- около тысячи рублей.
-- А не попробовать ли в самом деле, -- сказал Назаров во время одного из холостых чаепитий, -- а то, черт его знает, сидим целый вечер сычами. Позвонить по телефону некому. Послать дворника -- может не застать дома. Погода отвратительная, на улицу или в Народный дом не тянет. Тут бы она, милая, и пригодилась.
-- Дороговато только, -- говорил Захаров.
-- И ничуть не дорого, если принять в расчет ее преимущества перед всеми остальными. Ведь мы все равно собирались на рождественские наградные покупать пианолу. Возьмем еще по годовой ссуде в кассе, вот и хватит.
-- А вдруг пришлют черт знает что. Пианола, по крайней мере, вещь.
-- А женщина не вещь?
-- Пианолу можно потом продать, а попробуй продать эдакую штуку.
-- Да, но ты забыл самое существенное: у нас будет общая идеальная жена, и единственный пробел в нашем с тобою союзе будет окончательно заполнен.
Вскоре после Нового года Назаров и Захаров получили в транспортной конторе длинный и тяжелый ящик и перевезли его домой. Какова-то окажется эта таинственная общая жена, эта блондинка средней полноты и среднего роста, эта Матильдочка, как ее решили окрестить друзья? Несложное приданое в виде нескольких пар чулок, двух-трех рубашек да тонкого шелкового пеньюара, выпрошенных на память у знакомых женщин, уже ожидало Матильдочку в спальне.
Волнуясь, мешая друг другу, поминутно роняя на пол то клещи, то молоток, стали Назаров и Захаров распаковывать ящик. Отодрали крышку, искромсали ножницами брезент, разорвали бумагу и добрались до стружек. Назаров торжественно запустил куда-то наугад руку и высвободил наружу белоснежную атласистую ножку с розовыми отполированными ноготками. Не прошло минуты, как голая женщина, слегка напоминающая музейную восковую фигуру, -- искусная комбинация пружин и каучука, -- лежала на полуторной кровати Назарова поверх одеяла. А еще через несколько минут приятели в бешеном восторге танцевали перед кроватью.
-- Матильдочка! -- кричал Назаров. -- Вы -- совершенство: ради вас я готов послать к черту всех остальных женщин.
-- Матильдочка! -- вторил ему Захаров. -- Клянусь Богом, что я совсем по-настоящему влюблен в вас.
-- То ли еще будет, Матильдочка, -- вопил Назаров, деловито засучивая рукава, -- когда мы наденем на вас шелковый пенью ар чик и чулочки, надушим хорошими духами!..
Слегка закинутое личико с модными локонами прически, с полуоткрытыми алыми губками и томным засыпающим взглядом было неподвижно, как будто слегка посмеивалось и выжидало, что произойдет дальше.
III
Прислуга у Назарова с Захаровым была приходящая, и она не оставалась в квартире после ухода приятелей на службу. Поэтому долгое время она пребывала в искреннем заблуждении, что у ее хозяев гостит какая-то странная барыня, которая лежит, не шелохнется, словечка не вымолвит и, хотя как будто не спит, однако без всякой совести целыми днями валяется на кровати.
Недели через полторы после водворения Матильдочки в квартиру явился старший дворник и осторожно, с извинениями, попросил насчет прописки.
-- Иначе никак невозможно. Если бы онb хоть выходили иногда, денька через два, или бы хоть когда дома не ночевали, а то никак невозможно.
С диким хохотом потащили Назаров и Захаров дворника в спальню.
-- Ничего, ничего, ты не стесняйся, -- кричали они ему, -- ты ей сам объясни! Хотя у нее и немецкий паспорт, но она поймет.
Дворник упирался.
-- Ах, что вы, что вы... Извините. Немножечко можно бы и пообождать. Как бы их не стеснить только. Мы тоже понимаем деликатность.
-- Нет, уж ты не отлынивай! Нет, уж как хочешь...
Потом дворник стоял против одной из кроватей с выпученными глазами, тыкал в воздух пальцем и говорил, запинаясь:
-- Это, как же это? Какая такая вещь? Кукла-то кукла, а все же как бы неживой труп. Ведь оне совсем как настоящие, только что без души. Однако живут полторы недели без видимого разложения. Уж вы, господа, извините, а придется посоветоваться с околоточным.