-- Только ты ему не забудь сказать, что резиновая! -- крикнул вдогонку Назаров.
Тем дело и кончилось, а легенда о заморской резиновой жене быстро и упорно распространялась. Не знали о ней до времени только сослуживцы. Показать им Матильдочку подмывало обоих приятелей страшно, но каждый раз останавливала мысль: "А вдруг чье-нибудь любопытство зайдет слишком далеко? Что тогда? Не брать же за это особую плату. Совсем отказать неловко. А делать Матильдочку общим достоянием как будто и не расчет. Все-таки тысячу рублей стоит".
Время шло. Жизнь Матильдочки тянулась томительно однообразно. Целыми днями она лежала на спине в придуманной для нее двумя ее пылкими мужьями "любимой" позе -- с закинутыми за голову руками и согнутыми коленями. И было даже немного странно, как это она не пополнеет от столь безмятежного райского жития.
Полосу безумств сменила полоса привычных нежностей и ласк.
Но не прочна даже резиновая любовь. В один прекрасный день Назаров мужественно выдержал некий слегка укоризненный взгляд своего друга Захарова и сказал:
-- Что делать, должен признаться, что поднадоела. Главное, мне ее характер разонравился. Черт ее знает. Лежит, молчит. Уж очень безропотна. Скука.
-- Да, темперамента маловато, -- согласился Захаров. -- Это оттого, должно быть, что она немка. А кто-то когда-то захваливал... Нет, кроме шуток, не кажется ли тебе иногда, что мы затеяли довольно опасную игру? А? Или еще немножко подождать?
Уже совсем вскоре после этого разговора приятели стояли против Матильдочки в гневных, угрожающих позах и наперебой кричали:
-- Эй ты, глухонемая! Да делай же что-нибудь!.. Стыдись!.. Ревнуй!.. Попроси двадцать пять рублей на шляпку... Ну, хоть пожалуйся на усталость или на головную боль!.. У-у! Чертова кукла!
Пришлось устроить генеральный окончательный совет. Рассмотрели и взвесили вопрос со всех сторон.
-- Извольте видеть, -- говорил Назаров, -- идеальная общая жена: тут тебе, казалось бы, и божественная пластика, и чудесный характер, и безукоризненнейшая простота, и остроумнейшее разрешение проблемы брачного союза втроем, а вот поди ж ты. Клянусь Богом, что мне уже хочется общества, не то чтобы какой-нибудь барыньки или певички, а просто-напросто самой обыкновенной скотницы Хавроньи. Ей-богу.
-- За чем же дело стало, -- решительно сказал Захаров, -- пошлем ее сегодня же к черту.
-- А тысяча рублей?.. Н-да, тут трудно что-нибудь придумать. Публиковать в газетах не станешь: продается, мол, подержанная идеальная жена... Надо хорошенько обмозговать... Н-да...
-- Эврика, -- воскликнул он немного погодя, -- я нашел выход. Проще простого. Мы ее изловим в нарушении супружеской верности. И потребуем от ее сообщника отступного за развод.
-- А на эти деньги, -- подхватил Захаров, -- купим пианолу.
И после долгих совещаний приятели составили поистине адский план.
IV
Сослуживец Назарова и Захарова -- Плещинский, избранный обоими друзьями среди других сослуживцев по тем особым соображениям, что свободные деньги бывают не у всякого, да и не всякий с ними легко расстается, а у Плещинского есть не только деньги, но и пианола, на которую в крайнем случае можно будет выменять Матильдочку, -- изящный поляк Плещинский, с мечтательным лицом и шелковистыми пепельными волосами, получил такое письмо:
"Дружище Плещинский! Приходи к нам сегодня вечером непременно. Хочется поболтать и распить бутылочку-другую вина. Может быть, потом предпримем сообща какую-нибудь веселую прогулку. Ждем часам к восьми. Если мы сами немножко запоздаем, то спроси у дворника ключ от квартиры (будет оставлен для тебя на всякий случай).
Твои Назаров и Захаров
В начале девятого часа Плещинский прошел через ворота во двор и, подняв голову кверху, увидал, что в окнах приятелей темно. Взяв у дворника ключ, он проник в квартиру, разделся, засветил электричество в кабинете и стал ждать. Прошло минут десять. Плещинский закурил папиросу, побренчал на пианино. "Однако", -- сказал он, поглядев на часы.
Потом от скуки он прошелся по неосвещенной спальне, от скуки же щелкнул выключателем и вдруг остолбенел. На широкой назаровской кровати, заложив за голову белые полные руки, едва прикрытая одеялом, лежала очаровательная молодая женщина с полузакрытыми засыпающими глазами.
-- Простите, -- сказал Плещинский и попятился назад.
Женщина не двигалась и молчала.
Плещинский на цыпочках вернулся в кабинет и тихонько притворил за собой дверь. Постоял не шевелясь, с озадаченным лицом. Тишина. Кажется, все благополучно, а мог получиться скандал. "Что же это за особа, -- думал он, -- вот чертовщина, и хозяев до сих пор нет". Тут он вспомнил, что зажег, но не погасил в спальне свет, и снова тихонько начал отворять дверь. Отворил и стал на пороге. С этой позиции -- женщины совсем не видать. Но все-таки очевидно, что она спит. Ах! Если бы поглядеть на нее еще раз!