Тем временем, Татьяна, цепляющаяся за все встречные снасти, торопливо шагала по палубе к люку, ведущему в трюм, зная, что недалеко от него есть трап, спускающийся вниз и помогающий избежать таких неприятностей, как падение с большой высоты прямо на дно трюмного отсека.
Рычание она услышала еще на последних ступенях трапа и, чувствуя, как сердце радостно сжимается, заторопилась на звук.
Может быть, все это было лишь игрой ее воображения. Может быть, сейчас она совершала самую большую и самую ужасную ошибку в своей жизни… Но Татьяна не сомневалась — рычание это она знает. Ведь не единожды доводилось ей слышать его в стенах замка, еще тогда, когда она только появилась в нем, еще тогда, когда не знала, что рычащего не стоит опасаться.
Внизу было темно. Девушка, пошатываясь в такт качке корабля, ощупывая стены по бокам и стараясь держаться за них, осторожно продвигалась вперед, испытывая чувство некоторого дежа-вю, очень радостное и обнадеживающее чувство, заставляющее забывать про всякий страх.
Идти пришлось недалеко. Свет, падающий из открытого люка, пока еще немного освещал ей дорогу, когда Татьяна оказалась перед большим, темно-красным полотном, загораживающим собою дальнейший путь.
Корабль мотнуло, девушку тоже и, силясь найти подходящую опору, она ухватилась рукой за этот занавес, едва не оборвав его от чрезмерных усилий и, откинув в сторону, решительно шагнула вперед, в полумрак.
Впрочем, особенно густым полумрак этот не казался. Впереди, в дальнем конце представшего ее взгляду помещения находился иллюминатор, сквозь который яркий солнечный день уверенно заглядывал сюда, освещая то, что сразу же обратило на себя внимание Татьяны, заставляя ее невольно заулыбаться.
Перед ней находилась огромная, от пола до потолка, клетка с толстыми прутьями, запертая на тяжелый навесной замок. По клетке, изнывая от недостатка свободы, злясь от собственного бессилия, из стороны в сторону ходил огромный лев.
Желтая грива его становилась темнее к кончикам, сходя практически на черный цвет; хвост тоже, казалось, завершался маленьким угольком. Янтарные глаза смотрели недружелюбно и недоверчиво, а на лбу смутно виднелись темные полосы, как будто прорисованные чьей-то рукой.
Не узнать его было невозможно.
— Винсент… — сорвалось с губ девушки и, забывая об опасности, она бросилась к клетке, вцепляясь руками в прутья, — Винс! Господи, как же я рада тебя видеть!
Лев попятился. Судя по всему, желания вредить излишне ретивой и любопытной гостье, отгрызая ей или руку, или хотя бы несколько пальцев, он не испытывал, да и вообще был явственно обескуражен ее поведением. Со стороны можно было подумать, что хищник напуган внезапно приблизившимся человеческим существом, хотя по логике вещей напугано должно было быть именно это существо.
Татьяна тяжело вздохнула. Узнавания в желтых глазах она не видела и, уже начинающая привыкать к тому, что в этом мире всех резко навестила амнезия, догадывалась, что хранителя памяти сия участь тоже не избежала.
— Винс… Да, понятно, ты не знаешь, кто я, — она потерла лоб и, хватаясь за клетку для устойчивости, прошлась мимо нее, — Но, послушай… Ты не помнишь, но мы с тобой друзья, очень хорошие друзья, почти… да что там, Винсент, мы родственники! Ты — мой родной дядюшка, пусть и через много столетий, но это уже так… не идет в счет.
Лев чуть повернул голову набок, продолжая подозрительно созерцать болтающую о чем-то непонятном для него девушку. Та, заметив этот взгляд, испытала мимолетное желание побиться головой о прутья клетки.
— Когда-то ты примерно так же смотрел на меня, когда я стояла в твоей клетке в подвале Нормонда, — Татьяна набрала побольше воздуха, надеясь вместе с ним набрать в легкие и терпение, — Винсент, этот мир — неправильный мир, он изуродованный, исковерканный, выдуманный Альбертом! В нормальном мире замок не был разрушен, Эрик стал твоим хозяином, а через три столетия пришла я и помогла тебе вернуть ему память! Я знаю, кто ты такой, знаю, что облик льва — не твой настоящий облик, знаю, что ты живешь на этом свете больше тысячи лет, и если ты не прекратишь смотреть на меня, как на идиотку, я не знаю, что я сделаю с тобой! Винсент!
Лев тяжело шагнул вперед, продолжая сверлить девушку мрачным взглядом, шагнул так неотвратимо и грозно, что ей на какое-то мгновение даже стало не по себе. А потом… Потом он вновь, как и много раз прежде, опустил морду между двух передних лап, вытянул их вперед, сам сгибаясь, сжимаясь, напружиниваясь…
Татьяна замерла, прижимая к груди руки и почти с восторгом глядя, как желто-черная грива сменяется темно-каштановыми вьющимися волосами, как когти обращаются в ногти и царапают пол клетки, как огромный хищник превращается во взрослого мужчину, столь же мрачного, столь же недружелюбно настроенного, но все-таки уже человека, а не зверя.