I. Начиная бегать
Я родился в больнице, в которую вернулся спустя тридцать лет в качестве ординатора. Когда родители несли меня в наш маленький дом через дорогу от Мэнор-парка, город накрыл один из последних снегопадов в том году. Через два года моя семья переехала в Порт-о-Пренс, столицу Гаити. Работа отца в области международного сотрудничества заставляла нас переезжать каждые пару лет, снова и снова оставляя место, только ставшее знакомым. На Гаити мы с братом практически жили на улице. Мы гонялись друг за другом по всей территории дома и карабкались на крышу из оранжевой черепицы. Мы обгорали на солнце и перемазывались грязью в овраге на краю нашего сада. Когда отец возвращался с работы, мы выходили с ним на бетонное крыльцо и играли, пока он занимался силовыми упражнениями.
Мы проезжали в нашей красной машине девяносто километров до Жакмеля, пляжного городка на южном побережье острова. Небольшое расстояние оборачивалось несколькими часами тряски по грязным недостроенным дорогам. Океан в Жакмеле был неистов. Я помню, как меня утянуло под воду, когда сверху обрушилась волна. Подводное течение утаскивало мое маленькое тело, пока я пытался подняться на ноги. Тогда я научился уважать океан. Мы проводили ночи в маленьких бетонных хижинах недалеко от пляжа, прислушиваясь к шуму бьющихся о берег волн.
Мой брат Саша родился, пока мы жили на Гаити. Мать отправилась в Оттаву, чтобы произвести его на свет, и вернулась, когда ему было всего несколько недель. Я помню, сколько детских принадлежностей она привезла с собой. Казалось, это слишком много для такого маленького человека. Он вырос в высокого и худощавого атлета, которого никто не может обогнать на велосипеде, который бегал с бешеной скоростью задолго до того, как я занялся этим видом спорта.
Мой старший брат Алекс оказался плотнее – он занимался силовыми упражнениями и дзюдо. Но тоже стал вдохновенным и быстрым бегуном.
В 1988 году мы переехали на Бали. Это был рай, и мои родители предоставили мне свободу исследовать его. С семи лет мне дали полную волю. Я выезжал на велосипеде и изучал рисовые поля и окружающие деревни. Я запускал воздушных змеев и отваживался спускаться на пляж, а однажды остановился в поле под прекрасным голубым небом и научился завязывать шнурки. Возможно, я не осмеливался уходить далеко, но чувствовал, что смогу пересечь остров в полной безопасности.
Тогда мир казался таким огромным. В 1991 году, во время войны в Персидском заливе, я сидел на уроке в Международной школе на Бали, просматривая номер журнала Time, в котором подробно описывались типы реактивных самолетов и ракет, направленных против режима Саддама Хусейна. Я испытывал смутное чувство беспокойства, зная, что где-то в мире идет война, но у нас не было новостного канала, поэтому у меня сложилось лишь неясное представление о том, что это значит.
Когда мне было восемь лет, моя семья переехала в Танзанию, и всю начальную школу я носился как неистовый. Я помню, как мчался вниз по небольшому холму рядом со школой в компании мальчиков и девочек. Мы учились делать переднее сальто, вставая в стойку на руках, а затем переворачиваясь на ноги. Мне это казалось невероятным подвигом, но другие продвинулись еще дальше. Двое моих друзей – два мальчика-близнеца – смогли проделать переднее сальто, не касаясь руками земли. Удивляя нас еще больше, эти сорвиголовы выполняли обратные сальто. Я ограничивался передними.
В Танзании мы часто путешествовали, все сильнее удаляясь от нашего дома в столице Дар-эс-Саламе. Мои родители и два брата садились в наш белый кроссовер и отправлялись на север, в сторону Кении. Мы исследовали Серенгети, кратер Нгоронгоро и гору Килиманджаро. Мы проехали через города Моши и Аруша, куда я вернулся двадцать лет спустя, будучи студентом-медиком. Однажды мы свернули с главной дороги, и шины начали взметать облака пыли. Отец продолжал вести машину, но видимость упала почти до нуля. Пыль стала проникать через вентиляционную систему, и я ощутил во рту песок, как будто лизал наждак. Внезапно в окна хлынул солнечный свет. Мы прорвались и прибыли в Олдувайское ущелье.
Наверное, тем утром родители рассказывали, куда мы собираемся, но для меня это ничего на значило. Как они могли объяснить десятилетнему ребенку смысл зарождения человечества? Даже сегодня мои самые яркие воспоминания о том дне – это поездка через фонтан песка и грязи и темнота внутри машины. Но еще я помню высившийся над землей поперечно исчерченный монолит из грязи и камня, и его слои представляются моему разуму слоями времени.