— Ну что, живой? — спросил Волин стоящего на коленях Русницкого.
— Живой. Ну и разукрасили его. Не дай бог, меня так бить будут когда-нибудь, — пробормотал оперативник. — Глаз вроде цел. Пары зубов недосчитается. Но могло быть и хуже. — Он обернулся к стоящим у подъезда людям: — Эй, у вас тут вообще врачи есть?
— «Скорая» у соседнего дома в луже засела!
— Ну так вытащите ее! Или скажите санитарам, пусть хватают носилки и бегут сюда! Пулей!
— Ладно! — Кто-то метнулся за угол дома.
— А выстрел какой был? — продолжал возбужденно бормотать Русницкий. — Метров с пятнадцати, в темноте, из «Макарова»! И попал! Всю жизнь теперь хвастать буду.
— Нет здесь пятнадцати метров, — серьезно сказал Волин.
— Как это нет? — вскинулся Русницкий.
— Ты же от опушки стрелял. Метров десять максимум.
Волин тоже опустился на колено, пощупал пульс на руке Скобцова. Вполне приличный. Глубокий. Крепкий парень.
— Да какие десять, Аркадий Николаевич? Все пятнадцать точно.
— Ну ладно. Пятнадцать так пятнадцать.
Волин понимал: Русницкий просто сбрасывает напряжение. И ему помогает отвлечься. После безумной гонки по шоссе, после напуганной толпы и истошного крика Татьяны: «Помогите же кто-нибудь!», после ночной стрельбы, почти не целясь, потому что времени целиться уже не было, — эх, получат они от начальства по шапке за самоуправство, а за стрельбу получат особо, — после всего этого не грех было бы и выпить по сто граммов. Только вот водки нет, приходится болтать.
— Ну, где эти санитары, чтоб им пусто было? — вдруг выдохнул зло Русницкий и оглянулся. Два фельдшера брели от дома к роще, старательно обходя лужи. — А ну бегом сюда! — вдруг яростно заорал оперативник. — Бегом, я сказал!!! Пристрелю, на хрен!!! — Фельдшеры припустили трусцой. — Тянутся, как коровы беременные, — буркнул лейтенант.
— Ты корову беременную видел когда-нибудь? — спросил Волин.
— Да, ну, это… ни разу, — ответил тот и усмехнулся натянуто.
Фельдшеры подлетели, принялись грузить Андрея на носилки.
Он что-то шептал разбитыми губами.
— А со вторым что? — спросил один из медбратьев.
— Ты — врач? — окрысился Русницкий.
— Фельдшер.
— Ну так посмотри, фельдшер. Я, что ли, тут доктор?
Медбрат осмотрел лежащего Лешу, хмыкнул.
— Спит. Пьян сильно. Нос вроде сломан, а так ничего. В больницу везти нужды нет.
Он полез в чемоданчик, достал ампулу с нашатырем, намочил ватку, поднес к перебитому Лешиному носу. Тот замычал, попытался отмахнуться, но не удалось, пришлось вставать.
— А где Андрей? — спросил мутно Леша, вглядываясь в белые фигуры, склонившиеся над носилками.
— Эй! — гаркнул Русницкий, оборачиваясь к толпе. — Чей это герой?
— Мой, — послышался испуганный голос Лены.
— Ну так забирайте, раз ваш. Чего он у вас на улице-то валяется, как полено? — Лена подбежала, схватила пьяно бубнящего что-то Лешу под локоть, потащила к дому. — Квартира какая? — спросил оперативник вслед.
— Тридцать вторая.
— Милиция к вам попозже заглянет. Когда этот «ваш» проспится. Показания надо будет зафиксировать.
— Хорошо, — кивнула Лена.
Тем временем Андрея уложили на носилки, подняли. Стоящая чуть поодаль Татьяна подошла ближе. Она плакала, в глазах застыл страх.
— Не волнуйтесь. — сказал ей Волин. — С ним все будет в порядке.
— Крепкий парень, — поддержал Русницкий. — Я бы уже помер.
Андрей прошептал что-то едва слышно.
— Что ты говоришь, Андрюшенька?
Татьяна наклонилась к самым носилкам. Разбитые губы едва заметно шевельнулись снова.
Девушка выпрямилась, фельдшеры зашагали дальше. Они были похожи на африканский караван. На ходу один из медбратьев крикнул через плечо:
— Девушка, вы можете поехать с ним!
— Можно, да? — встрепенулась Татьяна. — Спасибо. Конечно.
Она пошла вслед за процессией, но вернулась, подбежала к Волину:
— Чуть не забыла. — и вынула из кармана аудиокассету. — Это запись их разговора.
— Какая запись?
— У Андрюши в пальто остался микрофон. Он специально не стал снимать. Я записала их разговор. Там все есть. И про то, почему он… брат то есть, убил этих девушек, и про ограбление. Про все.
— Умен, бродяга, — пробормотал едва слышно Волин.
— А этот брат случайно не сказал, куда дел украденные деньги? — спросил Русницкий.
Татьяна отрицательно качнула головой: