— Думала, что избавилась от страха? — прошептала вроде бы самой себе, но на самом деле затаившейся Лере из прошлого. — Думала, за семь лет всё пришло в норму? Не бывает такого. Страхи никуда не деваются. Они ждут своего часа внутри головы, чтобы выпрыгнуть в подходящий момент.
Накатила мягкая податливая слабость. Лера опустилась на пол, вытянула ноги, упершись кончиками пальцев в стену напротив.
Однажды она три месяца безвылазно провела в съемной квартирке-студии на западе города. Потом почти полгода в палате психиатрического диспансера — если не считать плановых посещений в следующие три года. Это и называется безысходностью: когда есть дверь, но её нельзя открыть. Ни под каким предлогом.
Лера закрыла лицо руками, как делала в детстве, чтобы разогнать страхи и забыть обо всём плохом. В детстве ни черта не помогало. Сейчас тоже. Страхи накинулись. Они вернулись.
Последняя съемка — потеха публике. Две тысячи десятый год, начало десятилетия, самое время.
Она твердо решила, что больше не хочет сниматься в порно. Ей не надоел секс — об этом не могло быть и речи — но резко надоел сам процесс. Прямо с утра, когда проснулась в кабинете Толика и отправилась в туалет, сжимая в руке тест на беременность. Задержка месячных серьезно её напугала.
Две полоски. В голове шумело. Где-то храпел Толик, который, сукин сын, наверняка будет настаивать, чтобы она осталась. Он умел уговаривать.
Надо завязывать.
Она сильно напилась в тот день перед съемками и ещё выкурила полпачки сигарет, наполняя сознание привычной агрессивной легкостью. Приметила новенького — оператора в армейской одежде, симпатичного. Подмигнула.
— Спаси меня, хорошо? Мне нужно выбраться отсюда раз и навсегда.
Через полчаса Лера сломала себе три ногтя на левой руке, расцарапав спину Вадика Тырцева, который как раз примерялся к её заднице. Он взвыл от боли: «С ума сошла, что ли?», а Лера вцепилась зубами в его плечо, ощущая соленый вкус пота и крови, вырвала кусок, сплюнула на пол, хохоча.
Её накрыло радостное безумие, желание крушить и ломать всё вокруг: ощущение, которое долгое время скрывалось в груди.
Нащупала глазами камеру с подмигивающим красным глазком, плюнула в неё кровью. Спрыгнула с кровати, но не добежала — её зажали в четыре руки, утащили на кухню, рычащую.
Тот самый новенький оператор, Пашка, запыхавшийся и взъерошенный, тряс за плечи и что-то кричал. Ей брызнули в лицо воды. Лера остервенело пыталась дотянуться ногтями до всех, кого успела заметить. Успокаивалась она плохо. Голова кружилась.
— Уберите от меня руки!
Обнажённое тело всё ещё пахло лосьоном.
— Уведите нахер истеричку! — распорядился Толик, ответственный за съемки. — Потом поговорим!
Они не поговорили до сих пор.
Пашка протащил Леру в ванную комнату, долго умывал холодной водой, шептал на ухо успокаивающие слова, но при этом крепко держал одной рукой за плечо, чтобы Лера не вырвалась.
— Ты выделываешься, — пробормотала Лера, хотя на самом деле не хотела так говорить. Просто не могла сдерживаться. — По тебе сразу видно, что ты нихрена не военный, а просто на публику работаешь. Таких, как ты, даже трахать жалко. Снимай свою армейскую робу и надевай что-нибудь приличное, тогда девки давать начнут.
— Тебя тоже жалко, дорогая, — ответил Пашка. — Я бы даже на полшишки не присунул, если бы хотел.
Она хихикнула, посмотрела на Пашку в зеркале.
— Кажется, я угробила свою жизнь, — сказала, ощущая во рту скользкий привкус.
— Никто не застрахован. — ответил Пашка. — Выкарабкаешься.
Он вызвал такси, помог одеться и проводил на улицу.
— Ты спас меня? — Лера заигрывала. В то время он вообще заигрывала со всеми.
— Можно сказать и так.
— Тогда приезжай вечером. Получишь награду!
Пашка ухмылялся добродушно — так ухмыляются, наблюдая за ребенком, который пытается влезть в туфли своей мамы, изображая взрослого.
— Спаси меня еще раз, — фыркнула Лера, проваливаясь в тесный салон автомобиля.
Последнее, что она помнила из того дня — вкус крови на губах, от которого очень хотелось избавиться.
Глава шестая
Пашке казалось, что он угодил в какой-то дешевый американский боевик. Хотелось верить, что в этом боевике ему отведена роль брутального главного героя, но на самом деле он вряд ли годился даже на второстепенного персонажа. Скорее какой-нибудь актер третьего плана, фрик, появляющийся в кадре, чтобы вызвать смех.
В затасканной армейской форме, с сальными давно не мытыми волосами, небритый, с темными и рыхлыми мешками под глазами — идеальный образ персонажа, веселящего публику.