Наверное, очень вкусно.
Мои пальцы двигаются быстрее, когда мое воображение перебирает руль власти. Я набрасываю набрасываю короткую сцену со мной и Джеймсом в главных ролях.
Ее бедра сжимают его сильные бедра. Ее волосы темными волнами растекаются по подушке. Она корчится под ним, кричит, когда он трахает ее короткими, жесткими движениями, ее грудь подпрыгивает с каждым толчком. Он держится над ней, кожа лоснится от пота, он доминантный и сосредоточенный, полностью контролирует ситуацию.
Вдруг он поднимается на колени. Он переворачивает ее. Одной рукой обхватив ее за талию, он поднимает ее зад в воздух и входит в нее сзади.
Удовольствие стирает все мысли из ее головы, она зарывается лицом в подушку и кричит.
Он запускает руку в ее волосы, шлепает ее по ягодицам и издает звук, похожий на волчье рычание.
Я бурно кончаю со звуком, который частично похож на вздох от шока, а частично на вопль, все мое тело застывает, спина выгибается на кровати. Мои глаза открываются, когда сокращения трясут меня, снова и снова, дергая мое тело, а вместе с ним и всю кровать.
Затем я падаю на матрас и растворяюсь в слабом, неверующем смехе.
Я только что довела себя до оргазма под саундтрек эксгибиционистов, занимающихся сексом.
Я извращенка.
Келли гордилась бы мной.
Каким бы замечательным ни было мое импровизированное маленькое порно, в нем был один вопиющий недостаток: если бы мужчина когда-нибудь шлепнул бы меня по заднице, я бы развернулась и ударила его по лицу.
Я имею в виду, я думаю, я бы так и сделала. Я почти уверена. Никогда никто не пытался это со мной сделать, но шлепки по заднице во время секса кажутся мне чем-то вроде жестокого обращения. Или просто чем-то глупым. В любом случае, я очень сомневаюсь, что мне когда-нибудь придется узнать, потому что мои шансы на будущую сексуальную встречу с мужчиной, которому нравятся подобные вещи, можно классифицировать как мизерные или нулевые.
Альфа-волкам, шлепающим по заднице, не подавать заявки, большое вам спасибо.
Интересно, что ты фантазируешь об этом, замечает Келли, которая живет в моей голове, спокойно подпиливая ногти.
На что я отвечаю: — Замолчи, — и встаю с кровати, избегая своего отражения в зеркале в ванной комнате, когда иду под душ.
Слишком рано утром, чтобы увидеть, как выглядит вуайерист с глазами с призраками и противоречивыми чувствами относительно грубого секса.
***
Позже, днем, я сижу за огромным письменным столом в библиотеке Эстель, заставленной первопечатными изданиями классиков, и смотрю на желтый лист бумаги в клеточку, с ручкой в руке, до краев наполненная страхом, спесью и экзистенциальными страданиями, которые испытывает каждый писатель, оказавшись перед чистым листом, когда звонит звонок в дверь.
— Слава Богу! — кричу я, увядая от облегчения. Я бросаю ручку и тяжело вздыхаю.
Именно такие моменты подтверждают для меня существование и милосердную природу высшего существа. Я сидела на одном месте, уставившись в одну и ту же чистую страницу, уже целый час.
Я уже собиралась снова откупорить бурбон.
Я вскакиваю со стула и спешу через квартиру к входной двери, которую с чрезмерной силой открываю с размаху. Она ударяется о стену. К маленькому пожилому мужчине, стоящему на пороге, я восклицаю с театральным размахом рук: — Здравствуйте! Чем я могу вам помочь?
На мгновение он превращается в оленя в свете фар, его глаза широко раскрыты и не моргают. Черный берет, надвинутый на лысую голову под острым углом, кажется, дрожит от страха.
Бедняга. Мне действительно нельзя позволять общаться с остальной человеческой расой.
Но потом он приходит в себя, поправляет бабочку и предлагает мне неуверенную улыбку.
— Э... bonjour, mademoiselle.
Мадемуазель, не мадам. Я влюблена в него.
— Bonjour.
Настолько благодарна за перерыв и вежливую лесть, что бросаюсь на него, как маньяк. — Joues-tu au tennis?
Он моргает один раз, медленно. — Нет, мадемуазель. Я не играю в теннис.
— Вот дерьмо. Простите. Я вообще—то не говорю по-французски. Это все, что я помню из одного урока в школе сто лет назад. Мне показалось, что я сказала: Разве это не прекрасный день?
— Я даю вам баллы за усилия. — Он делает паузу. — А что бы вы сделали, если бы я ответил на французском?
Я небрежно поднимаю плечо. — Наверное, попробовала бы на вас итальянский. Но, надеюсь, вы на нем не разговариваете, потому что все, что я знаю, - это проклятия, которые моя бабушка выкрикивала на моих братьев, когда они приходили домой пьяными.