Те же самые бесполезные фразы повторялись изо дня в день, когда одна из медсестер посещала меня. Как и раньше, я только закрыла глаза и надеялась, что она скоро снова уйдёт. Казалось, не было никакой причины отвечать на упрямые вопросы, которые они задавали мне каждый раз, проведывая меня.
Когда я проснулась несколько дней назад после тумана, вызванного коктейлем транквилизаторов, которыми меня накачали, я понятия не имела, где нахожусь. Грозная и дезориентированная, я подумала, что все еще в квартире Алекса и что все сцены ужаса, которые я помню, — просто воспоминания из ужасного кошмара. Мое сопротивление фактам длилось недолго, потому что комната в фокусе моего зрения явно была частью больницы, а раствор, капающий из иглы в изгиб локтя, запечатан. И тут меня осенило. Он мертв.
Я не была уверена, что произошло после этого, но помню впечатления от большой сумятицы с людьми в белых халатах, которые светили мне в глаза или проверяли мой пульс. Вероятно, именно поэтому я начала кричать.
После первого утра в сознании воспоминания о кровавой ночи настигали меня каждый час, не позволяя передохнуть или убежать. Каждый раз, когда я просыпалась ото сна, вызванного наркотиками, были короткие моменты, всего за секунду до того, как я вспоминала, а потом все рушилось, как будто мой разум заполняли осколки разбитого стекла.
— Что-то должно поменяться, девочка. — Медсестра наклонилась над кроватью, чтобы посмотреть на меня с беспокойным лицом и печальными глазами, держа в руках поднос с нетронутой пищей.
— Доктор подписал документы, а это значит, что ты едешь сегодня домой. Ты здесь уже десять дней, что на девять дней больше, чем мы предполагали.
Десять дней? Неужели так долго?
Я глубоко вздохнула и снова сосредоточилась на стене перед собой. На данный момент я знала только то, что прошло десять дней, и, по правде говоря, это не имело никакого значения.
Дверь снова открылась, и кто-то вошел. Сделал еще несколько шагов, и я почувствовала, как прогнулась кровать, когда кто-то сел рядом с моей спиной, кладя на меня руку.
— Девочка ... — прозвучал тихий голос Николая.
Я отдернула руку и положила под подушку, глядя на одну из самых слабых трещинок, усик которой отклонялся в другом направлении от остальных, чтобы исчезнуть за потертыми занавесками.
— Я не знаю, что с ней делать. Ты будешь везунчиком, если вернешь ее в сознание.
Медсестра небрежно махнула рукой и вышла.
Николай приходил каждый день, и каждый раз он, казалось, изобретал новую тактику, чтобы привести меня в норму. Он уже пробовал мягкую поддержку, хладнокровную реверсивную психологию и предложения щедрых подарков, если я просто сделаю несколько шагов назад в мир живых. Неизбежно, в конце концов, он садился в кресло в углу, ожидая, когда закончится время для посещения, выглядя встревоженным. Он не мог понять причины моего поведения. Возможно, он действительно думал, что я наконец потеряла рассудок.
Если Николай боялся за мое здравомыслие, у него были веские причины, потому что даже я не могла предложить рационального объяснения моему текущему состоянию. Я знала, что должна была чувствовать: печаль, боль и ярость были бы элементами нормальной реакции. Я должна была заплакать, но слез не было с той роковой ночи, когда мне показалось, что я совсем ничего не чувствовала. Пустота, которую я ощущала, была абсолютной, как вакуум пространства, и я этому радовалась. Если бы волна эмоций открылась, без сомнений, меня бы накрыло морем.
— Бетани спрашивала о тебе. Ты должна позвонить ей.
Я задумалась секунду, но затем отклонила эту идею. Я знала, что она, вероятно, сердита, но я не была готова ни с кем разговаривать.
— Сегодня я поговорил с адвокатом. Все продвигается быстрее, чем любой из нас ожидал. Единственное, что у них есть против меня — это подписанное заявление защищенного свидетеля, но, поскольку у них нет твердых доказательства, дело пустое. Конечно, они попытаются что-то сделать. Случай, вероятно, будет крутиться в суде в течение нескольких месяцев, но это ничего не значит. — Он смотрел на меня с осторожностью, как будто не был уверен, могу ли я хотя бы слышать его.
— Я не говорил об этом раньше потому, что не был уверен, как ты отреагируешь, но думаю, ты должна знать... обвинения были поданы против тебя в качестве сообщника. — Он замолчал на мгновение, ожидая реакции. — Вчера это обвинение было снято, слава богу. Причина, по которой его вычеркнули, что-то вроде тайны. — Он встал с кровати и подошел к окну, уставившись на серую стоянку.
С того положения, в котором я лежала, могла четко разглядеть его профиль напротив яркого утреннего солнечного света, сияющего в комнате. Измученный взгляд, темные круги под глазами и отросшая щетина вокруг подбородка; он, казалось, постарел лет на двадцать за эти дни.