Швабра.
Голова новичка напоминает Джейку старую швабру на пластиковой ручке, стоящую в чулане у тетки. Весь год он сторонится новичка, точно зная, что вступать в его банду не хочет. Сам Швабра ходит поодаль, не приставая, но будто поглядывая из-за углов. Джейк тревожится, держится настороже, но первым тоже не идет на контакт.
Так проходит весь следующий год. Серый мокрый снег сходит, сменяясь весенними дождями, потом — летними темными тучами, а следом — тоскливыми осенними ветрами. В ноябре Джейку девять. В школе он отличный ученик, лучший среди пестрой толпы таких же маленьких оборванцев-одноклассников. Воспитатель больше не считает его непослушным зверьком, а наоборот только хвалит. Он даже разрешает сидеть за компьютером после уроков, задерживаясь в школе до позднего вечера.
Всё яснее Джейк понимает, что все вокруг него запоминают вещи совсем не так, как он, а потому задирает нос, даже если кто-то пытается общаться с ним по-хорошему.
Но, в общем-то, никто и не пытается. Почти все мальчишки общаются только со Шваброй. Он учит их делать бутылки с горючей смесью и сбивать ворон из рогаток. Они играют в войнушку и носятся по дворам шумными стайками.
В один из весенних вечеров, идя после школы домой, Джейк видит, как Жирдяй и Швабра тащат куда-то девчонку из их дома. Джейк тихо смотрит на них, только смутно догадываясь, зачем они затыкают ей рот и пытаются содрать ее платье в горошек, но отчетливо видит, как девочка плачет, как выворачивает ей руки Жирдяй, как блестят глаза Швабры, а постоянная безумная улыбка не сходит с лица, пока он своими длиннющими страшными пальцами шарит по ее телу. Джейк без раздумий подбирает крупный камень и с размаху кидает его Швабре в голову.
Бух!
Звук лопающегося фрукта — такой он слышал на прошлый День Рождения, когда тетка подарила ему маленькую рыжую дыньку из Верхнего Города. Он не хотел делиться подарком, потому мальчишки-соседи отобрали ее и кинули на бетонный пол лестничной площадки.
Из головы Швабры течет кровь, Жирдяй трясется то ли от злости, то ли от ужаса, а Джейк снова чувствует, как ворочается в тесной грудной клетке то непонятное, большое и страшное.
А время беспощадно идет вперед. Кончается новая зима, тают остатки грязного снега. Джейку всё еще девять, но уже с половиной, что в таком возрасте — большая разница. Скоро кислое холодное лето и не такие уж желанные каникулы. В городе, где живёт Джейк, лето не сильно отличается от других времен года, но тетка обещает свозить его на старые песчаные карьеры и в большой город, что находится далеко-далеко, за много миль по железной дороге отсюда. Один раз Джейк видел карту их штата, потому помнит ее просто отлично.
За две недели до конца учебного года Жирдяй ловит Джейка после школы, зажимая в уголке у подъезда. За его спиной стоит Швабра, и хоть с удара камнем прошла куча времени, голова его всё еще перемотана бинтом. Жирдяй испаряется как по волшебству, во дворе остаются только они двое: Швабра и Джейк. Они смотрят друг другу в глаза: зеленые, недоверчиво прищуренные в водянистые, широко и безумно распахнутые. Швабра кивает и зовет идти за собой — соглашаться Джейку не хочется, но что-то внутри не дает сбежать.
Быстро темнеет, несмотря на конец весны. Джейк и Швабра идут рядом по хлюпающей грязи вдоль насыпи, по пустырю с воронами, мимо большой свалки, потом по ржавой лестнице через пути.
Тоскливо гудит в дальних далях поезд. За спиной пронзительно воют собаки. Душно и холодно пахнет землей и креозотом.
Когда они поднимаются на пути, Джейк со всей смелостью вновь встает к Швабре лицом, готовясь к совершенно очевидной драке. Но всё сразу идет вовсе не так, как он мог себе представить.
Скрипит, начиная вращаться, незримое колесо Сансары.
Неуловимо быстрое движение — и в руках Швабры появляется острый осколок щебенки. Зуб за зуб — и гулкая, звонкая боль пронзает голову Джейка.
Протяжный гудок поезда вторит ей уже совсем близко.
========== Глава 1. Решимость. ==========
Теперь я уверен: моя настоящая жизнь началась в этот миг. Как из пепла голову подняла, выглянула, чтоб запустить новый цикл.
Новый поворот вечного колеса.
Сперва было холодно.
Я спал без снов и отстраненно, медлительно думал, что теперь так будет всегда. Чернота вокруг казалась сплошной и бескрайней, как толща стылой тягучей воды. Я смотрел в никуда, пока мои мысли не покрылись инеем, все тише ворочаясь со скрипом колючего снега.
А потом появился свет. Птица, раздвинувшая алыми огненными крыльями черноту и обнявшая меня за плечи мягким теплом. Свет заполнил мое сознание доверху, темнота оказалась просто грозовыми тучами, полными глупых кислых дождей, а из-за них, смеясь надо мной, выглядывало огромное светлое небо.
Лазурное, яркое, чистое.
Конечно, я знал из школьной программы, что до Войны даже тут, внизу, небо было голубым, но никогда не мог его представить.
Два синих кусочка неба растаяли в жаре желтого Солнца, птица осторожно опустилась на землю, растворившись надо мной языками живого костра, и я проснулся.
Реальность оставалась серой, как и всё под покровом бесконечных туч. В открытые глаза сразу полилась грязная вода.
Я лежал рядом с путями, на насыпи, в паре безопасных метров от железной дороги. Земля вокруг дымилась под набирающим обороты ливнем. Надо мной рычали облезлые страшные морды.
Дикие собаки с пустыря?
Оскалы все шире. С гнилых зубов капала мутная пена.
Я умру, едва успев родиться заново?
Одна из тварей уже успела вцепиться в мою ногу ниже колена и теперь поспешно трепала ее, изо всех сил тряся головой.
Боли я не чувствовал, как и страха, будто смотрел за телом со стороны. Помню, как сильно пахло гарью и жареным мясом. Две собаки уже драли что-то в стороне.
Больше ничего я увидеть не успел — в следующий миг наверху раздался шум двигателя, и меня ослепило фонарем. Собаки ринулись врассыпную. Кто-то спустился ко мне и медленно поднял на руки. Я снова почувствовал тепло — уже иное тепло, человеческое — и ощутил облегчение.
***
Сколько я был без сознания — не знаю, но едва открыл глаза, сразу понял, что случилось что-то серьезное. Что-то, чего никогда до тех пор не случалось, не виделось во снах, не встречалось мне на белом свете. То, что может перевернуть вверх тормашками всю мою старую жизнь.
Свое сердце в груди я ощущал словно впервые. Оно и правда всегда так билось, четко и громко, прямо вот здесь, под самыми ребрами? На миг мне показалось, что его стук раздваивается, но все иные чувства смыло волной беспокойства.
Где я?
Сверху был бесконечный белый потолок, в уши лезли негромкие стоны и ругань десятков людей, голова упиралась в каменно-твердую подушку, а в носу мешалась противная пластиковая трубка.
Поворот головы лишь немного прояснил картину. Рядом с моей совершенно белой кроватью сидела моя черная старая тетка, еще больше, чем обычно похожая на огромную ворону со свалки. Голова ее, как всегда оплетенная деревянными бусами с кучей цветных перышек, лежала подбородком на груди, глаза были закрыты, на медном морщинистом лице застыла гримаса отчаяния.
Будто она недавно видела что-то невыносимо ужасное.
Во мне начал подниматься страх, мурашками пробираясь по телу, холодом стискивая желудок.
Где я, черт возьми?
Сразу за теткой стояли еще белые койки: некоторые заправленные, некоторые со спящими людьми. Длиннющая палата на пару дюжин человек, если не больше.
Больница, так? Не наша, в нашей я бывал сотню раз. Что-то более серьезное — может быть, даже Верхний Город?
Вместе с мыслями в разум закрался еще один росток чистого, острого, как битое стекло, страха.
А зачем меня сюда привезли?