Не упасть бы…
Почва речного склона плыла подо мной, медленно сползая вниз, засасывая мои ботинки так, что приходилось с силой выдирать ногу для каждого шага. Кое-как цепляясь одной рукой, балансируя на скользком склоне, я попытался спуститься, чтоб залезть под спасительный мост.
Наверху снова грохнуло. Рука соскользнула с очередного прута, грязная каша под ногами просела, я не успел даже закричать. Кубарем скатившись вниз, я с головой окунулся в бурлящую реку.
Вода обступила со всех сторон, заливаясь везде: в рот и в глаза — лишая понимания, где верх, а где низ, куда двигаться, чтобы выбраться.
Меня сжала, сдавила, сплющила тяжесть воды. Я никогда не учился плавать, а уж с сумкой за плечами и всего одной рукой…
Колотя ногами, пытаясь выплыть, выбраться из глубины, я открыл глаза в надежде увидеть хоть проблеск света, но со всех сторон была только грязная муть.
Легкие обожгло удушьем, словно раскаленным паром. Я умирал, задыхался, тонул — еще немного, и я вдохнул бы воду, смиряясь с неизбежным, но тут…
Будто молния ударила в воду, я увидел яркую вспышку света прямо над собой.
Через миг что-то плюхнулось рядом. Меня крепко схватили за руку, стремительно вытаскивая из круговерти течения.
Не успел я опомниться, как оказался выкинутым на берег, вышвырнутым, как рыба на мокрые камни, кашляющим от неожиданно колючего и холодного воздуха, блюющим остатками воды, мокрым теперь уже точно целиком и полностью, но по-прежнему живым.
Откашляв последние капли воды, я поднял голову и увидел стоящего надо мной человека. С земли мне были хорошо видны его серые ботинки явно военного кроя, на массивной подошве и с забитым грязью протектором. Все, что было выше, я разглядеть не успел. От усталости я лег прямо в грязь перед этими ботинками и закрыл глаза.
Ливень все еще шел, больно колотя меня по спине.
— Эй, не хочешь ли перебраться в более сухое место? — спросил меня насмешливый мальчишеский голос.
Спаситель сел рядом на корточки и помог мне подняться. Поддерживаемый им под руку, опирающийся на его плечо, я смог без приключений добраться до моста, от которого меня не успело сильно отнести течением. Незнакомец залез следом и уселся рядом со мной. Под мостом оказался сухой пятачок земли, достаточный, чтоб мы двое могли свободно сидеть, вытянув ноги. Над головами загрохотал очередной поезд, стук его колес заглушил дробные звуки дождя и раскаты грома.
Я сидел, дрожа, привалившись спиной к холодной мшистой стенке тоннеля, образованного нижней частью моста, и искоса разглядывал незнакомца.
На вид ему было всего лет десять или немногим больше. Просто тощий мальчишка, высокий, чумазый, откровенно курносый. Коротко стриженные виски, яркие синие глаза из-под светлой челки. Уверенный взгляд и ямка на подбородке.
Поезд проехал, земля перестала дрожать. Гром прокатился над нами, затихая вдалеке. Дождь еще колотил по мосту постоянным перестуком.
— Я Петер, — с легким, незнакомым мне акцентом представился парень. — Увидел, как ты под мост лезешь, — сразу понял, что навернешься в реку. Удачно я тебя вытащил, а?
В ответ я только кивнул, сил говорить не было. От холода начали стучать зубы.
— Хэй, вижу, тебе не помешает просушиться, — тут же с энтузиазмом начал Петер. — Смотри, вот там есть совсем сухие ветки. И если поставить их вот так, а эти две палочки потереть друг о друга…
Я уже не слушал. То ли сон, то ли обморок накрыли меня пеленой, утаскивая в темноту.
***
Пришел я в себя от ощущения тепла, даже жара. Сквозь закрытые веки плясали радужные тени.
Знакомое тепло…
Открыв глаза, я резко сел. С плеч свалилась чужая серая куртка из мягкой, тонкой, почти невесомой ткани. Петер сидел рядом с самым невинным видом. Одежда на нем была чистой и совершенно сухой, как и его куртка на моих плечах. Перед нами весело трещал небольшой костерок.
Нереально. Откуда все это на болотистых пустошах Нижней Земли, под дождем?
— Я подумал, что ты простудишься, если будешь спать в сырой одежде, — сказал Петер совершенно будничным тоном, — потому взял на себя смелость снять с тебя куртку и ботинки, пока ты спал. Ну и поделился своей, чтоб не замерз.
После его слов я понял, что еще изменилось. Недоуменно ощупав себя, я заметил, что и моя одежда высохла едва ли не полностью, будто бы я побывал в сушилке.
В костре подкупающе уютно трещали ветки. Петер подкинул туда еще немного сушняка. Пламя отражалось в его глазах двумя огоньками свечей.
Меня пробрало крупной дрожью.
Я отодвинулся от Петера к самой стене, откинув подальше странную куртку и машинально потирая здоровой рукой занывший обрубок правой. Бинт с нее размотался и остался где-то в реке. Швы горячо пульсировали болью.
Что происходит-то?
— Я умираю без кислорода в реке и вижу галлюцинации? Или, может, ты шпион Лунного Союза и хочешь меня прикончить? — было первым, что я спросил вслух.
Голос меня подвел, язык был шершавей наждачки. На зубах скрипел песок, в горле засел вкус земли и рвоты. По всему телу отчетливо болела целая сотня синяков и царапин, начиная от содранного где-то во время падения локтя и заканчивая разбитой губой.
Не могут галлюцинации быть такими подробными!
— Ерунда какая, — сказал Петер, смеясь. — Просто я тебя спас, мог бы хоть спасибо сказать, что ли.
— Ну, допустим, — я кивнул, все еще держась настороже, и посмотрел на свой обрубок. — Извини, не могу тебе руку дать… но спасибо за помощь, да. Может, расскажешь, кто ты такой вообще и откуда тут?
Петер задрал нос, указывая курносым кончиком в каменные своды моста.
— Правда же я офигенно крут, раз смог тебя из такой грязищи бушующей выловить! Теперь ты мой должник, — важно заявил он, явно игнорируя мой вопрос. Потом уже нормальным тоном спросил: — Есть хочешь?
Мой живот ответил радостным бурчанием, и я решил отложить разбирательство на потом.
Из лежащей под его спиной небольшой сумки Петер достал запаянную пластиковую упаковку и вскрыл ее одним движением. Запахло мясом.
— Это типа сухпаек, — пояснил он, когда я уже доедал последние крошки. — Мой… ну… Мой отец знаком с военными. У них есть всякие крутые штуки.
— Ботинки тоже от них? — понимающе спросил я, вытирая пальцы о край своей футболки. — Классные. Выглядят сурово.
Петер с гордостью закивал.
— Я вообще всегда хотел сам стать офицером, — сказал он. — Через неделю я должен сдавать экзамены в среднюю школу. Думаю, мне не составит труда поступить в Академию на Луну-12. Слыхал о такой?
— Обижаешь, — возмутился я. — Конечно. У нас каждый второй туда попасть хочет. Это же первая в Содружестве Академия Военно-космического Флота!
— А ты сам как, туда не мечтал поступать? — вдруг спросил меня Петер совершенно серьезно.
Он говорил громко и уверенно, улыбался открыто и безбоязненно. Не жалел, не боялся, и, кажется, даже не издевался.
Я заметил, что не стесняюсь своей правой руки, даже не пытаюсь прикрыть ее, как уже почти привык делать. Я сидел без куртки, из правого рукава футболки торчал только маленький кончик культи, а я не боялся, потому что Петер так ни разу на нее и не обратил внимания.
Он смотрел мне в глаза, когда говорил.
Но то, что он видел во мне человека, все равно не меняло моей ущербности. Я опустил голову.
— Ты чего, думаешь, такого уродца возьмут военным? — спросил я, для наглядности помахав обрубком правой руки.
Петер фыркнул и даже глаза закатил.
— «Уродца», скажешь тоже. Будто ты других в чем-то хуже. Ну, другой, ну, бывает — подумаешь. Отговорки это все.
— Тебе-то легко говорить! — вспылил я. — Ты-то здоровый вон какой! Спорим, еще и папаша поможет, если вдруг на экзаменах провалишься! А я, без руки да без помощи…
— Никакой папаша мне не поможет! — заявил Петер категорично. — Я привык только на свои силы рассчитывать. Потому что всю жизнь один. И вообще, думаешь, ты тут самый несчастный? Думаешь, что твоя потеря — самая страшная?