Фабио распаковал еду и принялся резать дыню. Норина сортировала мусор. Бумагу в один контейнер, пластик – в другой, дынные семечки – в третий, с пищевыми отходами. Она была в узкой юбке до колен, в туфлях на плоском каблуке и просторном тонком хлопчатобумажном свитере, под которым, когда она двигалась, то и дело вырисовывалась грудь. Все это было выдержано в тонах, не желавших иметь ничего общего с черным цветом.
Фабио срезал с окорока жирные края, свернул ломтики и уложил их на две тарелки с ломтями дыни. Потом откупорил вино.
– Только на тот случай, если ты будешь пить. Я вчера перебрала, – заметила Норина.
Фабио отставил бутылку на кухонный стол. Развернул пачку масла, бросил его на маленькую сковородку и поставил на конфорку. Потом вымыл шалфей, нащипал листочков и высыпал на скворчащее масло.
Ели они за кухонным столом. Молча. Каждый боялся сказать что-то фальшивое. Кухню наполнял аромат шалфея.
После еды Норина отвела его в комнату, которая когда-то была его комнатой. Теперь там стояли письменный стол, стул и кресло, знакомые Фабио по квартире Лукаса. Еще там валялись картонные коробки, некоторые пустые, некоторые битком набитые, некоторые полупустые или наполовину заполненные книгами. У стены громоздились книжные полки и еще не собранный книжный стеллаж.
Они поставили на середину комнаты пустую коробку и сложили в нее валявшиеся на полу вещи. А потом стали разбирать содержимое коробок.
Каждый листок, каждая заметка, каждая газетная вырезка, каждая квитанция, каждая рукопись – все, что журналист успел собрать за свою короткую жизнь, казалось им обоим достаточно важным, чтобы в последний раз взять это в руки, рассмотреть, оценить и отложить в сторону.
Они просидели на полу до двенадцати ночи, сосредоточенно разбирая архив Лукаса. С каждым часом его присутствие в комнате становилось все более ощутимым. Фабио был потрясен тем, какое важное место он, Фабио, занимал в его жизни. Они обнаружили папки со статьями, которые публиковал Фабио Росси; записи, которые оставлял на картонках под пиво и салфетках Фабио Росси; дурацкие афоризмы, которые приклеивал к экрану компьютера Фабио Росси; заметки на полях рукописей Лукаса, которые делал Фабио Росси; фотографии Фабио Росси с Лукасом Егером; фотографии Фабио Росси с Нориной Кесслер. Но ни малейшего следа материалов доктора Барта они не обнаружили.
Когда они потушили свет в комнате и закрыли дверь, Норина сказала:
– Теперь я бы выпила стакан вина.
Фабио раскупорил бутылку и наполнил два стакана. Они сели за кухонный стол и подняли стаканы.
– Помянем Лукаса, – сказала Норина.
– Помянем Лукаса.
Они молча выпили.
После долгой паузы Фабио заметил:
– Я не знал, что играл такую важную роль в его жизни.
Норина кивнула.
– Фабио сказал. Фабио так считает. Фабио всегда так делал, Фабио то, Фабио се.
– Это, конечно, действовало тебе на нервы.
– Если мы ссорились, то в большинстве случаев из-за тебя. Он был потрясен твоим поведением. Тем, как ты изменился. Для него это было крушением целого мира. И все-таки он ни в чем тебя не обвинял.
Норина глотнула вина. Она даже немного раскраснелась.
– Представляешь, мы ссорились из-за того, что я отказывалась навещать тебя в клинике, Он взывал к моей совести, когда я не отвечала на твои звонки и сообщения. Мне кажется, он готов был собственноручно уложить меня в твою постель. Однажды он сказал, что тебя спасло чудо. И нам не подобает лишать тебя шанса прожить вторую жизнь.
– Чудо второго шанса. И такое заявил атеист. – Он наполнил стаканы. – For the road, на. дорожку.
– Ты приехал на велосипеде?
Фабио прикинул, стоит ли говорить ей правду, и не решился.
– Его украли, – только и сказал он.
– Твой шикарный алюминиевый велосипед? – Штернштрассе – не самое подходящее место для шикарных алюминиевых велосипепедов.
Норина неуверенно предложила:
– Ты мог бы переночевать и здесь.
Фабио посмотрел ей в глаза.
– Я бы с удовольствием.
– На кушетке для гостей, о'кей?
– О'кей, – согласился Фабио, словно ничего другого он и не имел в виду.
– Вчера… – она подумала, – вчера мы напились с отчаяния.
– И прекрасно.
– Прекрасный отчаянный поступок двух пьяных.
Когда они вместе застилали кушетку, Норина сказала:
– Последние два дня он жил в «Гурраме». Может быть, эти документы остались там, в его вещах? Давай завтра съездим и поищем. Завтра после обеда я свободна: национальный праздник.