— А еще мои эккаунты взломали. Причем, я бы и не заметила, если бы мне не подсказал один знакомый, — девушка подмигнула.
Ну, конечно же, глупо было бы сомневаться в том, что дочь не похожа на отца — всегда и везде успевала завести необходимые знакомства и использовать сиюминутные связи, оборачивая дела себе на пользу.
— Ты думаешь, тебе кто-то хочет навредить?
— Это папа думает, что мне кто-то хочет навредить. Поэтому и приставил ко мне соглядатаев.
— Правда? — я была удивлена, потому как никаких «хвостов» не наблюдала.
— А ты и не заметила, — Василиса усмехнулась.
Я развела руками, признавая собственную некомпетентность в вопросах наблюдения и шпионажа.
Одесса была знакома мне с детства: неповторимый юмор и легкий налет снисхождения в разговорах с местным населением, небывалая невоспитанность на дорогах, контрасты пышного убранства фасадов и убогости внутренних дворов, строгость рабочих будней и бесшабашность праздников. Город не дышал историей, не манил неизведанностью, однако неизменно радовал разнообразием полуподвальных помещений, занятых ресторанчиками, пабами, пивнушками и прочими видами увеселительных заведений.
Пока Василиса разбиралась с одним из поручений отца, мне удалось сделать несколько приятных черно-белых снимков. Хобби у меня такое — монохромное фото.
— Куда прешь, придурок?!
Я вынырнула из омута весенних образов — Василиса активно жестикулировала, высунувшись из окна автомобиля.
— Здесь нет знака поворота!
— А мне туда надо! — огрызнулся второй водитель и таки перебежал нам дорогу на стареньком «жигуленке».
Вот, в этом вся Одесса — «мне туда надо», и никого не волнует, что другим надо прямо, а дорожные знаки разрешают движение только в одном направлении.
— Вот урод!
Мне пришлось погладить девушку по руке, успокаивая и сочувствуя ей, как водителю.
Оставшиеся двадцать минут дороги Вася пыхтела, как самовар, переваривая неблагоприятно сложившиеся обстоятельства, словно «жигуль» был ее персональным черным котом, перебежавшим дорогу с пустым мусорным ведром.
За чертой города я напряглась — приготовилась к ямам и ухабам. Однако, напряжение вскоре переросло в неподдельное удивление. Дорога была гладка, как шелк.
— Это папа постарался, — гордо сообщила Вася, догадавшись о моих мыслях. — Видишь, как хорошо, когда умный и дальновидный человек берется за работу?
Мудрый, умный, дальновидный, бескомпромиссный, удачливый, добрый, строгий — это все про Костю. Про Константина Алексеевича Мазура, женатого на собственной работе и такого неудачливого в любви. Или наоборот — слишком удачливого?
Две прекрасные жены — две неоправданные потери. Василиса — отрада для души. И неимоверное количество проектов — обезболивающее средство при острой семейной недостаточности.
Мне иногда казалось, что Костик когда-то давно продал душу дьяволу. Нечистый подарил неземную удачу, но выставлял слишком высокую цену — забирал любовь.
Три года назад, когда Олеся Мазур была еще жива, Константин, приложив нечеловеческие усилия, выиграл государственный тендер на восстановление некогда популярного курорта и его главной достопримечательности — грязелечебницы на берегу лимана Куяльник. Загоревшись идеей, Костя принял решение, нашел спонсоров, изучил историю местности вплоть до языческих времен, и вот теперь — три года спустя — в новоявленный Баден-Баден были созваны представители лучших туристических агентств Европы и дальнего зарубежья. Куяльнику предстояло стать всемирно известным и одним из самых дорогих курортов Восточной Европы. А то, что в умелых руках Мазура дело будет продвигаться семимильными шагами — я не сомневалась. Очень скоро курорту предстояло стать знаменитостью.
И вот, знала бы, какую роль мне придется сыграть в процессе обретения этого самого бессмертия во языцех, никогда бы не приняла приглашение. А так…
Куяльник преобразился. Судя по всему, Константин Алексеевич избавился разом от двух вечных проблем славянских народов — энтузиастов и рельефа. Это теперь так по-светски величают дураков и неровные дороги.
Тринадцать лет назад, когда мы с мамой приезжали сюда по путевке, меня больше интересовали дискотеки и кинотеатры. Лечебные грязи и воды меня привлекали куда меньше. Я не была поражена архитектурой, не любовалась закатами, не сидела с книгой в березовых рощах. Другие приоритеты были.
Зато сейчас я в полной мере ощутила присутствие волшебства и триумфа прогресса: некогда лысые обрывы обросли березками, меж высоких сосен змейками бежали гравийные дорожки, аккуратно постриженные газоны соревновались чопорностью с упорядоченностью альпийских горок. Я не заметила ни одного несуразного ящика киоска из семейства пивных забегаловок — везде только классические павильоны с колоннами и балясинами, фонтаны с ангелочками, вазоны с вьющимися и тянущимися к земле растениями.
— Как Версаль, правда?
Я никогда не была в обители французских монархов, но сравнение с дворцом мне понравилось — я кивнула головой.
— Все, приехали, — обрадовала меня Василиса и лихо притормозила у бокового входа в грязелечебницу.
— А почему не в отель? — удивилась я.
— А потому что, дорогая Катерина Станиславовна, это и есть отель.
— Вы что, грязелечебницу в постоялый двор превратили?! — была бы Зевсом — метнула бы молнию.
Вася зловредно захихикала и с силой потянула ко ступеням. Я была настолько ошарашена изменениями, что без сопротивления последовала за ней. Пребывая в состоянии близком к шоку, я не обратила внимания на внешнее убранство изменившей статус грязелечебницы: колонны и башенки, облицованные декоративным сайдингом, демонстративно выпячивали грудь, стены красовались арочными проемами, окна пускали солнечные зайчики новыми, идеально прозрачными стеклами, барельефы ослепляли белизной, а ступени скромно стелились под ноги, изредка искрясь прожилками серой мраморной крошки.
Троекратное пожимание моей ладони привело в чувство. Я обнаружила себя прямо перед двустворчатой дверью.
— Сейчас его увидишь, — шепнула малолетняя подружка и протянула руку к резной ручке. Однако, нас уже ожидали, и двери открылись сами.
Вспоминая предыдущее свое пребывание в стенах лечебницы, я приготовилась к неприятным воспоминаниям — к страху. В прошлый раз экстерьер санатория напомнил мне коридоры концлагеря. Глубоко вдохнув свежего воздуха, я сделала шаг в темноту помещения. И в очередной раз обомлела. Эмоции, схожие с чувствами, испытываемые при покупке нового автомобиля, заполнили все существо: оцепенение, восторг, умиление, радость, восхищение. Непередаваемая гамма ощущений. Мгновенно забылось негодование относительно неподобающего использования строения — я испытала эйфорию, окунулась в роскошь, как в ванную с парным молоком. Выбираться из Нирваны не было ни малейшего желания.
— Guten tag! — дуэтом поздоровались грудные женские голоса.
— Guten tag! — вторил им мужской, не менее приятный.
Я обернулась на голоса, но увидела лишь удаляющиеся спины. Оказывается, пока я глазела на внутреннее убранство, вращая головой, мимо меня прошла колоритная парочка: фигуристые и, несомненно, силиконовые блондинки, в резиновых тапочках и белоснежных халатах. Большие банные полотенца смутили меня не меньше халатов. Я обернулась к Васе:
— Это как?
Вася улыбалась, глядя мне за спину.
— Добро пожаловать, — пробасило у меня над головой. Испугалась, аж присела, еще больше развеселив Василису.