Виктория Коннелли
Идеальный герой
Моей дорогой подруге Деборе с любовью
Разве невнимание к окружающим — не лучшее доказательство влюбленности?
Пролог
Пегги Салливан откинулась на подушки.
— Больше всего мне жаль зрения, — сказала она молодой женщине, сидевшей у ее постели. — Я не слишком беспокоилась, когда отказали ноги: все равно ходить пешком теперь слишком утомительно. В прошлом месяце я оглохла на правое ухо и тоже не жаловалась, но зрения, если честно, мне не хватает.
Женщина склонилась к ней и потрепала по руке:
— Спасибо тебе за твою доброту, Кей. За то, что пришла почитать мне.
— Я делаю это с удовольствием.
— Но тебе, моя милая, должно быть, нелегко приходить сюда, — продолжала Пегги.
Кей задумчиво посмотрела на нее и ответила не сразу.
— Сначала было нелегко. Мне везде чудилась мама. Как она сидит в оранжерее и любуется садом или разливает чай в гостиной…
— Нам всем ее очень не хватает. Ей так нравилось заботиться об окружающих — точь-в-точь как тебе.
Кей кивнула:
— В детстве она часто в шутку называла меня мамочкой.
Пегги улыбнулась, а потом словно смутилась:
— Никак в толк не возьму, как тебя угораздило найти работу в «Барнум и Мейсон»?
— Там мне сразу предложили место, — пожала плечами Кей. — Я и согласилась. Думала, это ненадолго. Я надеялась…
— …что твои рисунки непременно кто-нибудь оценит, — перебила Пегги.
— Да.
— Только, видимо, этот кто-то не слишком торопится.
Обе замолчали, и Кей стала смотреть в окно. Палата Пегги находилась на первом этаже «Сосен». Из окна открывался вид на общественный сад, засыпанный рано выпавшим снегом.
«Несчастные цикламены держатся изо всех сил, но еще один снегопад — и они будут погребены заживо», — подумала Кей.
«Погребены…»
Ее бросило в дрожь. Месяца не прошло с тех пор, как маму, скоропостижно скончавшуюся от тяжелой болезни, похоронили на местном кладбище. Ей только что исполнилось шестьдесят семь — совсем нестарая женщина по нынешним меркам, и Кей не могла выразить, как по ней скучала. Может быть, поэтому и приходила к Пегги. Они познакомились, когда Кей навещала мать в клинике, и сразу подружились. Обе до глубины души восторгались романами Джейн Остин, и, однажды обнаружив, что Пегги ослепла (обстоятельство, которое той очень хорошо удавалось скрывать), Кей предложила читать ей вслух. Кроме нее, Пегги, по-видимому, никто не навещал, и Кей чувствовала, что теперь уже неловко перестать ездить в «Сосны».
— Как мне жаль, что я не могу взглянуть на твои рисунки, — неожиданно сказала Пегги.
— И мне очень жаль.
— Расскажи о своих новых работах.
— Из новых у меня всего одна. В конторе вечная суматоха и…
— Этот мошенник Роджер опять задерживает тебя допоздна?
Кей грустно улыбнулась:
— Я помню его еще мальчишкой. И с отцом его была знакома. Мы жили на одной улице. Оба хулиганы — что один, что другой. Но ты ему спуску не давай, Кей!
— Я и не даю.
Пегги кивнула:
— Если станет слишком на тебя наседать, я с ним перемолвлюсь словечком! У меня где-то есть номер сотового одного из них. Стоит мне только позвонить…
— Нет-нет, не надо никому звонить!
Пегги приподнялась, и Кей встала, чтобы поправить подушки.
— Ну же, расскажи о своем рисунке.
Выражение лица у Кей стало мечтательным.
— Помните последнюю сцену из «Доводов рассудка», которую мы недавно читали? Где Энн Эллиот и капитан Уэнтуорт впервые встречаются после его долгой отлучки?
— Обожаю этот эпизод! — воскликнула Пегги, покраснев от удовольствия.
— Я выбрала момент, о котором Джейн Остин пишет: «Энн обуревали тысячи разных мыслей»[2].
— Изумительно! — подхватила Пегги.
— И потом: «Он поклонился; она присела».
— Да, да! Я так живо себе это представляю! Все те скрытые чувства, которые они по-прежнему испытывали друг к другу! Вот бы это увидеть!
— Меня всегда завораживало мгновение, когда они встречаются взглядами, — подхватила Кей, заправляя за ухо прядь волос медового оттенка. — Оно мимолетное, но в нем столько заключено!
— Какую же сцену ты возьмешься иллюстрировать теперь?
— Какую-нибудь в Лайм-Реджисе. Хочу запечатлеть его великолепную набережную и изгиб Кобба[3]. До чего же мне хочется там побывать…
— А ты никогда не была в Лайме?
— Нет, — ответила Кей задумчиво. — Всегда мечтала поселиться у моря, и, мне кажется, Лайм подошел бы лучше всего…
— Что же в таком случае ты забыла в безводном Хартфордшире? — удивилась Пегги. — Ведь теперь тебя здесь ничто не держит?
— Тут у меня работа. И жилье.
— Что за чушь! — возмутилась Пегги. — Я скажу банальную вещь, но если ты сама не займешься своей жизнью, никто другой ею точно не займется. Подумай об Энн Эллиот — о том, сколько лет она потратила впустую!
— Но мне нужно выплачивать ипотеку! Думаю, я надолго здесь застряла.
Пегги поджала губы:
— И слышать не желаю подобные отговорки! Если хочешь жить у моря, ты должна жить у моря, вот и все!
— Хорошо бы, — откликнулась Кей. — Это было бы просто чудесно.
Глава 1
Той ночью Кей Эштон вновь приснился мистер Дарси. Привиделся он ей не в первый раз и, конечно, не в последний. Любимый литературный герой часто являлся Кей во сне, но она грезила им и наяву. Сколько раз унылое сидение в конторе оживлялось воображаемым появлением мистера Дарси! Вот он решительным шагом ступает по ковру в приемной, не сводя с нее глаз.
«Вся моя борьба была тщетной!» — заявляет он с порога, заключает ее в объятия и уговаривает бросить все и бежать с ним в Пемберли.
«Если бы я только могла», — грустила Кей.
Однако странно, что ей приснился именно мистер Дарси, ведь последние несколько недель она посвятила изображению капитана Уэнтуорта. Дарси же стал темой ее предыдущей работы — серии рисунков чернилами и акварелью, посвященных эпизодам из «Гордости и предубеждения».
Кей не знала, когда впервые нарисовала мистера Дарси, но, сколько она себя помнила, ее перо бегло скользило по бумаге, создавая картинки, на которых жили прекрасные принцы и сказочные принцессы. Когда Кей повзрослела, они превратились в героев и героинь прочитанных ею книг. Кей нравилось погружаться в этот придуманный мир, потому что настоящий — тот, что ее окружал, — был холодным и жестоким.
Когда Кей было десять лет, ее отец бросил семью. Растерянная, сбитая с толку, она видела, что его уход разбил сердце матери. Несчастье их сблизило, и жизнь постепенно стала налаживаться, но не успели они приспособиться жить без отца, как случилось невероятное: он вернулся.
Все опять перевернулось с ног на голову, и родители, озабоченные неустанными попытками спасти свой брак, напрочь забыли о дочери. Наладить отношения оказалось не так-то просто. Кей не переставала удивляться, что так долго удерживало отца с матерью друг подле друга, если бо́льшую часть времени они препирались. Из своей комнаты, даже сквозь закрытую дверь и спрятав голову под подушку, она слышала ругань, не стихавшую и по ночам, когда родители думали, что она спит. Тонкая перегородка между комнатами слабо приглушала их громкие голоса.
По утрам глаза у матери были красные, лицо заплаканное, а отец угрюмо молчал, стараясь не смотреть, как дочь завтракает перед школой.
А через год, после бесконечных ссор, он ушел снова — на этот раз навсегда. Не оставил адреса, ни разу не позвонил. И, судя по всему, окончательно выбросил из головы, что когда-то был мужем и отцом.
Кей, которая уже обзавелась привычкой уходить в чтение с головой, с небывалым прежде энтузиазмом погрузилась в вымышленный мир и с тех пор так и не вынырнула из него. Она могла мириться с реальностью только при условии, что время от времени будет поглощена очередным романом. Благодаря любимым сценам из книг и рисованию ей удалось пережить дюжину отчимов, череду страданий из-за собственных неудачных романов и справиться с невыносимой скукой, которую навевала работа в «Барнум и Мейсон». Художественный вымысел неизменно присутствовал в ее жизни.
1
Джейн Остин. Гордость и предубеждение. — Здесь и далее цитаты в переводе И. Маршака. (Примеч. перев.)