— Последний?
— Вне всякого сомнения! Слышите, как над ним издеваются?
— Стало быть, теперь запрещается быть холостяком! — воскликнул я.
— Почти что… После введения налога на холостяков. Это прогрессивный налог. Чем человек старше, тем больше он платит, а поскольку, с другой стороны, он имеет все меньше возможностей для заключения брачного союза, то в короткий срок доходит до полного разорения. Несчастный, которого вы видите, просадил на этом налоге целое состояние!
— А у него что же, такое непобедимое отвращение к прекрасному полу?
— Нет, это у прекрасного пола к нему непобедимое отвращение. Он триста двадцать шесть раз терпел неудачу при попытке вступить в брак.
— Но, в конце-то концов, остались же хоть какие-нибудь незамужние девушки?
— О, очень мало! Очень мало! Как только они достигают брачного возраста, так сразу же выходят замуж.
— А вдовы?
— Ах, вдовы! Им не дают времени перезреть. Едва лишь пройдет десять месяцев, как пожалуйте в мэрию. На данный момент, полагаю, во всей Франции найдется не более двадцати пяти незанятых вдов.
— Ну а вдовцы?
— О, они-то свой срок отбыли! Их освобождают от этой обязательной службы, и им нечего бояться налоговых агентов.
— Теперь-то я понимаю, почему на бульварах полным-полно старых и молодых пар, соединенных брачным покровом.
— Который на самом-то деле является лишь флагом реванша, дорогой мой пациент! — ответил доктор.
Я не смог удержаться от смеха.
— Пойдемте, пойдемте, — проговорил он, сжимая мою руку.
— Минуточку!.. Так мы и правда в Амьене, доктор?
— Опять он за свое! — недовольно пробурчал он.
Я повторил свой вопрос.
— Да-да, в Амьене.
— А год у нас какой?
— Я же вам сказал…
Но слова его заглушил тройной свист, за которым последовало гудение рожка. Громадный экипаж приближался к нам по улице Бове.
— Посторонитесь, посторонитесь! — крикнул доктор и толкнул меня в бок.
Мне показалось, что он сквозь зубы добавил:
— Не хватало еще, чтобы он сломал себе ногу! Пришлось бы оплачивать лечение из своего кармана!
Подъезжающий экипаж оказался трамваем[38]. Я еще не упомянул о том, что на всех улицах города были уложены рельсы, и, надо признаться, эту новинку я нашел вполне естественной, хотя еще накануне и речи не было о трамваях или омнибусах.
Доктор сделал водителю огромного экипажа знак, и мы заняли места на платформе, уже заполненной пассажирами.
— Куда вы меня везете? — спросил я совершенно безучастно.
— На региональную выставку.
— В Ла-Отуа?[39]
— В Ла-Отуа.
— Значит, мы все-таки в Амьене?
— Ну да, — ответил доктор, бросая на меня умоляющие взгляды.
— И каково же теперь, после введения налога на холостяков, население города?
— Четыреста пятьдесят тысяч жителей.
— И какой же сейчас милостью Божьей год?
— Год милостью Божьей…
Второй гудок рожка снова помешал услышать ответ, в высшей степени меня интересовавший.
Экипаж повернул на Лицейскую улицу, направляясь к бульвару Корнюо.
Когда мы проезжали мимо коллежа, у часовни которого теперь был вид старинного памятника, меня крайне поразило число воспитанников, отправлявшихся на воскресную прогулку. Мне не удалось скрыть своего удивления.
— Да, здесь учится четыре тысячи! — сообщил доктор. — Целый полк.
— Четыре тысячи! — воскликнул я. — Ого! Такому полку наверняка приходится сражаться с варваризмами и солецизмами[40].
— Но, дорогой мой, — возразил доктор, — попробуйте напрячь память. Ведь уже по меньшей мере сто лет, как в лицеях перестали преподавать греческий и латынь. Обучение там исключительно научное, коммерческое и промышленное.
— Разве такое возможно?
— Да, и вы сами хорошо знаете, что случилось с тем несчастным, который получил в последний раз награду за латинское стихосложение.
— Нет, — твердо заявил я, — мне это неизвестно.
— Тогда слушайте. Когда он появился на эстраде, ему чуть не проломили голову градусом[41] а господин префект от растерянности едва не задушил его в объятиях!
— И с тех пор в коллежах перестали учить латинскому стихосложению?
— С тех пор там не услышишь и полустрофы гекзаметра[42].
— Заодно изгнали и латинскую прозу?
— Нет, только два года спустя, и с полным основанием! Знаете ли вы, как на экзамене на степень бакалавра самый сильный из кандидатов перевел полустишие «Immanis pecoris custos»?[43]
39
Ла-Отуа — северо-западный район Амьена и одновременно городской парк, разбитый на его территории. В 1875 г. парк Ла-Отуа состоял из пяти длинных аллей, выходивших к Сомме. Здесь были устроены площадки для игры в мяч и теннис. Боковой пруд летом использовали для прогулок на лодках, а зимой на нем устраивали каток. В парке было отведено место и для проведения выставок — обширный забетонированный участок.
41
Градус — словарь греческой и латинской просодии и поэтических фраз, использовавшийся при занятиях классической поэзией в школе. Название происходит от школьного пособия XVII в. «Ступень к Парнасу» («Gradus ad Pamassum»).
42
Гекзаметр — самый распространенный размер в классической поэзии. Античный гекзаметр представлял собой шестистопный дактиль с постоянной цезурой (обычно после седьмого слога) и укороченным на один слог окончанием.
43
Половина латинского стиха: «Immanis pecoris custos, immanior ipse» («Пастырь лютого стада еще лютее пасомых»), служащего названием одной из глав «Собора Парижской Богоматери» В. Гюго. Это полустишие очень полюбилось Ж. Верну, и он неоднократно вставлял его в свои произведения («Париж в XX веке», «Путешествие к центру Земли», «Замок в Карпатах»), утверждая, что это цитата из «Георгик» Вергилия. Однако У. Бутчер, современный исследователь творчества Ж. Верна, полагает, что на самом деле данный стих является пародией В. Гюго на строку «Formosi pecoris custos, formosior ipse» («Стада прекрасного страж, но сам прекраснее стада»), который действительно принадлежит Вергилию, но взят из его «Буколик» (V. 44.