Рыжик зашипел и рванул обратно в тоннель.
— Их нельзя есть, — неуверенно обронил я. — Сара, ты же знаешь…
Но Сара уже сидела на корточках и отламывала кусочек от мясистой желтой шляпки.
Кирби усмехнулся:
— Тогда ходи голодным. Мы ели, и ничего — живы. Правда Ивана рвало, — кивнул он в сторону спящего механика. — Но это потому, что слишком много съел. Нельзя объедаться, нужно начинать есть по крошке.
Девушка протянула руку — в ладони лежал кусочек гриба.
— Валера, тебе надо поесть. Пожалуйста, хоть капельку.
Сара улыбалась. Ее губы почернели.
На сытый желудок думалось лучше, и мы снова искали способ выбраться. Предлагали самые невероятные идеи, спорили, шутили. Существование больше не казалось никчемным, а ситуация безвыходной. Душу переполняла эйфория, мы знали, что скоро за нами придут. Нас спасут.
Иван рьяно отправлял сообщения с координатами, и я понятия не имел, как ему удалось зарядить севший терминал. Впервые за долгое время верилось, что сигнал пройдет, и в лагере снарядят за нами вездеход. Зная это наверняка, мы с Сарой и Геной обсуждали новые исследования, которые проведем по возвращении в лабораторию. Столько нужно сделать! Окрыленные надеждой, мы смеялись. Кирби тоже улыбался и больше не грубил, даже гладил Рыжика, и тот охотно забирался ему на руки. Сила и здоровье наполняли тела, радость — сердца. Я всерьез подумывал сделать Саре предложение, и был уверен, что она согласится. Мы проживем долгую и счастливую жизнь.
Ближе к вечеру наша компания собралась в гроте. Влажный камень блестел в свете фонарей, шляпки грибов светились, словно усыпанные мириадами крошечных светлячков. Мы болтали о пустяках, как вдруг послышались голоса:
— Котов! Остин! — кричало эхо. — Пришвин! Кирби! Вы где?
Мы удивленно переглянулись.
— Это наши! — обрадовалась Сара.
Мы бежали к завалу, не разбирая дороги. Впереди виднелся яркий солнечный свет, звучали знакомые голоса:
— Кирби! Остин!
— Котов! Бегите сюда!
Когда мы попали в лагерь, то не поверили своим глазам. На его месте сиял огнями город! Высокие дома с лоснящимися зеркальными фасадами, узкие улочки с горящими фонарями и зеленые клумбы, засаженные цветами и сиренью. Рай, мечта. Коллеги восхищенно расспрашивали о случившемся и угощали отменным жареным мясом. Все они даже на день не постарели, и по-прежнему носили скучную серую форму. Я пытался понять, как так вышло? Сколько прошло времени? Ведь за несколько дней города не возводятся. Но ответов не было.
Наконец-то началась счастливая жизнь, о которой я так мечтал. Мы с Сарой сидели на веранде нашего дома, и пили горячий кофе. Она смотрела на изумрудное небо, где ярко светило солнце, и улыбалась. Я хотел сказать, как сильно ее люблю, но слова вдруг застряли в горле, и я увидел, как солнце почернело.
Я закашлялся, дыхание сперло. Боль пронзила тело тысячью раскаленных игл.
— Сара… помоги… — захрипел я, жадно хватая ртом воздух.
Но она продолжала глядеть в небо и улыбаться.
Со стоном я повалился на пол, меня рвало, в висках пульсировало. С ужасом я смотрел, как на серой куртке проступает кровь. Что-то драло мне грудь.
Я орал не своим голосом. Давился воплем, харкал слизью. Кругом пугающая чернота. Холодно… Как же холодно! С трудом я открыл глаза, но не увидел сияющего города. Темнота. Сырая, грязная. От нее несет гнилью и сиренью.
Рыжик драл мне грудь. Злобно рычал и срывал когтями нечто липкое и твердое, что служило мне коконом и мешало дышать. Неимоверных усилий стоило выбраться из этой тюрьмы. Каждое движение простреливало болью, голова кружилась. Кое-как я нащупал в кармане фонарь.
Я лежал на земле, средь желтых и зеленых шляпок грибов. Ноги обвивали мясистые черные лианы, и стоило вырваться, как те пульсировали и снова липли к телу. Рядом я увидел еще четыре кокона, похожих на саркофаги.
— Господи…
Что было сил, я бросился к первому кокону и стал рвать лианы. По рукам тек липкий черный сок, нестерпимо воняло сиренью. Наконец показалось бледное лицо, заросшее щетиной. Генка!
— Ну же! Давай! — я хлестал Гену по щекам. — Давай! Очнись! — я бил снова и снова, пока не понял, что он мертв.
Рухнув на пол, я взвыл. Сара… Мучительно-долгие секунды я боролся со страхом и слабостью. Подполз к следующему кокону. Кирби. Мертв. Следующий… Иван тоже мертв.
Руки дрожали, сердце билось о ребра.
— Нет! Нет! Сара!
Я остервенело рвал лианы последнего кокона. Хватался за стебли, драл их зубами. Крошил, мял, выдирал с корнем. Наконец показалось ее бледное лицо — прекрасное и умиротворенное дурманом — губы черные, глаза закрыты.