— В нашей семье это тоже норма, — ответил Джон, вернув возможность говорить, как нормальный человек.
— Вот так мне уже нравиться, — с восхищением отозвался Беллами, довольный ответом парня.
Его глаза мгновенно засияли счастьем. И Джон залип на них. Кажется, они сверкали ярче, чем раньше. Как будто, Беллами и вправду обновился. Вроде бы тот же Блейк, что и был до расставания, но в то же время другой. Джону нравился и прежний, и этот — он всё равно остается родным сердцу. Джон видел эти глаза, и чувство своего предательства с чувством вины перед парнем постепенно иссякали. Ведь совершенно счастливый Беллами перед ним и держит его за руку.
— Я забыл тебе ещё кое-что сказать. Должен был это сделать ещё давно, но мы же уже выяснили, что я тугодум. И всё-таки лучше поздно, чем никогда. Я люблю тебя, Джон.
— Контрольный выстрел в голову?
— Да. Чтобы ты окончательно растаял и простил меня. Хотя это ещё не всё. У меня для тебя подарок, — Беллами достал фотокамеру из рюкзака и протянул её Джону. — Как первый шаг к восстановлению прежней жизни.
— Ты знаешь… — всё, что мог выдавить из себя Джон от изумления.
— Да, я тебя без камеры не воспринимаю. Без неё ты не мой Джон, — отшутился Беллами. — Я не особо в них разбираюсь, поэтому я задолбал Атома, потянув его в магазин. Мы долго выбирали. Надеюсь, тебе подойдёт такая.
Джон осторожно взял камеру, касаясь рук парня, и замер на месте. Не хотелось разрывать прикосновение.
— Сделаем фото? — спросил Блейк. — Вот этого самого фонаря. Под каким ракурсом ты его фотографировал?
Беллами не ждал ответа от зависшего парня, он встал сзади него, прижался поближе и сказал:
— Делаешь фото ты, а я наблюдаю.
Джон посмотрел на фонарь через объектив, а Беллами обнял его сзади, и был очень близко. У Мёрфи всё ещё дрожали руки. Беллами, заметив это, обхватил их своими, зафиксировав камеру. Щелчок, и снимок отобразился на экране. От этого звука у Джона сорвало последнюю опору его терпения. Слеза потекла влажной дорожкой по щеке. Джон даже плохо видел снимок и не пытался разобрать его, или проанализировать свой профессионализм. Да и в снимке не было ничего особенного — просто фонарь. Но эмоции у парня зашкаливали: это ностальгия о его жизни фотографа; это нервозный мандраж от близости Беллами и от разговора до; это чувство любви в перемешку с болью; это облегчение и одновременно тяжесть — что к чему, не разобрать.
Беллами посмотрел на снимок и прокомментировал:
— Не плохо для первого совместного снимка, правда? Будет ещё лучше, я уверен.
Джон развернулся к парню лицом и прижался к нему как можно ближе. Он крепко обнимал Блейка, уткнувшись лицом в его шею. Тепло от его тела, запах и приятная гладкая кожа — всё это так реально, совсем не похоже на иллюзию. И это то, что он уже не рассчитывал никогда ощутить. Он думал лишь о том, сможет ли когда-нибудь вернуть хотя бы какое-то общение с парнем, чтобы жизнь не была пустой. И он сомневался, что Беллами простит его хотя бы настолько, чтобы вернуть дружеское общение, или даже не дружеское, а просто общение — не близкое. Но то, что случилось сейчас, Джон и в мечтах представить не мог.
В миг абсолютно всё в этом мире стало неважно. Джон даже не помнил, что вокруг них существует какой-то мир. Для него существует только этот — где он находиться в объятиях Беллами; где открыто плачет от переизбытка чувств и от счастья, которое не до конца ещё осознал; где есть любовь, побеждающая все невзгоды и меняющая их жизни. И этот миг хотелось задержать; не отрываться от Беллами; вот также, как и сейчас чувствовать себя нужным и любимым, и дарить ему такое же чувство. Не хотелось бы думать, что это может быть недолговечно. Больше нельзя такого допускать, больше он просто не выдержит.
***
В Монреале погода заметно прохладнее, чем в Ванкувере. Но несмотря на это, было очень солнечно. Это немного спасало. Если бы было ещё и пасмурно, можно было окончательно погрязнуть в уныние. В этом городе было неприятно находиться, Джона словно что-то вытесняло отсюда. И было понятно почему. Он всё-таки прилетел сюда на не самое приятное мероприятие в своей жизни — на похороны отца. Идти туда совершенно не хотелось. Как только Джон вышел из самолёта, сразу же захотелось сесть на обратный рейс. Пришлось силком заставить себя выйти из самолёта, а теперь приходиться заставлять ехать домой.
Джон чувствовал странную вязкую тяжесть внутри, от которой не отделаться. Сложно было поверить, что, придя домой, отца он там не обнаружит. Его отец был человеком, который, казалось, не мог быть слабым, не мог ничем серьёзным заболеть и даже умереть. Головой-то Джон понимает, что мог, как и все люди. Его отец — тоже человек. Вот что удивительно! Обычный человек! При жизни он слабо напоминал человека с чувствами, со своими слабостями и с переживаниями о чём-либо. Была лишь жёсткая выправка, бесконечная занятость и табу на слюнтяйство. И как он позволил себе умереть? Как это он позволил инсульту отнять у него всё? Такая ироничность не спасала от тоски, но немного разбавляла её.
Здесь всё так же, как пять лет назад. И от этого ещё более тоскливо. Джон и сам не знал зачем прилетел сюда, если он так сильно этого не хочет. Ведь он отказался в начале, но он всё же здесь. Может быть из уважения или решил, что не должен быть настолько хреновым сыном. Опять он не может понять самого себя. Возникает вопрос, а стоит ли?
Он сидел на улице возле кофейни в ожидании кофе. Он мечтал остаться возле этой кофейни на весь день, а потом уехать в Ванкувер назад, и не видеть похоронной церемонии, не видеть мёртвого отца и живую мать. Здесь было очень одиноко. Ибо в памяти всплывает время, прожитое здесь, когда Джон всегда ощущал себя одиноким. Каждый раз, возвращаясь сюда, Джон ощущал это одиночество кожей. В прошлый раз, когда был здесь с Эмори, и в этот раз тоже.
В его уныние вторгся Блейк. Он пришёл с двумя чашками кофе из кофейни и протянул одну Джону со словами:
— Такого как ты просил нет. Они сказали, что не готовят кофе с цианистым калием. Поэтому я взял обычный американо. Устроит?
— Хоть что-то, — ответил Джон и взял свою чашку.
— Жаль, что я не успел познакомиться с твоим отцом, — сказал Беллами и сел рядом с парнем.
— А мне нет.
— Всё так плохо?
— Я бы не хотел, чтобы его грязь коснулась тебя. Поэтому, это более, чем удачный исход.
Беллами молчаливо глотнул кофе и лишь о чём-то задумался. Он был слегка ошарашен ответом.
— Ты, наверняка, не понимаешь меня, — продолжил Джон, глянув на парня. — Возможно, я выгляжу тварью. А может быть, так оно есть. Но мне пофигу. Единственное, что не пофиг, так это то, что ты это видишь, что это всё-таки касается тебя, и ты видишь меня в таком неприятном свете. Но я даже не смогу это скрыть. И считаю, что это не нужно. Ты честен со мной, теперь черед за мной. Ты сам этого хотел, считай напросился, а я предупреждал.
— Я не осуждаю тебя, Джон. Я не знаю эту часть твоей жизни. Ты мне её так и не открыл.
— Потому что не хотел, чтобы ты видел меня таким ужасным. Это нелюбимая моя сторона. Она проявляется только по отношению к ним. Поэтому я надеялся её скрыть. Но она настолько сильная, что даже сейчас я не горюю, как должен это делать нормальный сын. Мне может тоскливо ужасно, есть съедающая грусть, но это как потерять дальнего родственника.
— Ты скорбишь. Каждый это делает по-своему, — ответил Беллами.
— Если ты любил родителей, тебе было реально плохо. Это повлияло на всю твою жизнь в дальнейшем. По сравнению с тобой я чувствую себя бессердечным.
— Самообман. Ты построил мнимую бессердечность сам, чтобы не расчувствоваться и стоять крепко.
— Только это почему-то не работало с тобой. Когда мы расстались.
— Со мной тебе нет нужды прятать чувства. Это ведь тебе и было страшно? Ты привык, что люди, которых ты любишь, причиняют тебе боль. И ты закрываешься от них. А со мной было по-другому.
Джон впервые задумался над тем, что его взаимоотношения с семьёй могли зародить в нём этот ебанутый страх чувствовать себя ненужным. Этот самый страх помешал их отношениям с Беллами. Недоверие и неуверенность, которые исходили из глубокого прошлого. Джон не верил, что его могут полюбить, потому что даже собственные родители не любили его. Но Джон надеялся, что больше эта фобия не вернётся и никогда не помешает ему. Что жизнь ему предоставила болезненный, но очень поучительный урок. И теперь Джон не совершит подобных ошибок, а будет верить Беллами и сможет всецело отдаться его любви. И что он, действительно, навсегда отдалиться от своей прошлой жизни; от своей старой «семьи», воспитание которой мешает ему быть счастливым.