Наконец их провели в камеру под Дублинским замком, где томился в заключении Эдвард Фитцжеральд. Когда Кэтлин увидела, что отец ранен, ее ирландский темперамент дал себя знать. Она обрушилась на сопровождающего их охранника за то, что графа Килдэрского содержат не как полагается.
А граф Килдэрский был вне себя от гнева, потому что его дочь и внук появились в тюрьме и оказались втянутыми в эту историю.
Шон дал взятку стражнику, чтобы тот вышел из камеры и оставил их ненадолго наедине.
К гневу Кэтлин теперь примешивалась изрядная доля страха.
- Если вы умрете, я никогда больше не стану с вами разговаривать!
- Ты считаешь, что у тебя есть долг передо мной, но твой первый долг перед твоими сыновьями. Они немедленно должны уехать из Ирландии!
- Вы не имели никакого права жертвовать собой ради Ирландии, отец!
Шон знал о том, что оставалось неведомым его матери, - дед страдал от острой боли и ослабел от потери крови. Когда их взгляды встретились, он понял: старик знает о том, что умирает.
- Я боролся за душу нашего народа. Англичане способствуют вырождению ирландцев, преследуют нас и эксплуатируют. Шон, поклянись мне, что ты позаботишься о Джозефе.
Их руки встретились.
- Обещаю, - торжественно произнес внук.
Теряя последние силы, Эдвард позволил Кэтлин обработать рану у него на животе. Она отважно очистила ее и крепко перевязала полосами льняной ткани, оторванными от нижней юбки.
Стражник открыл дверь камеры:
- Ваше время истекло.
- Это твое время в Ирландии истекло, английская свинья!
Охранник поднял приклад своего ружья, но Шон выступил вперед, закрывая собой мать, и устремил на него испепеляющий взгляд своих стальных глаз. Солдат невольно отступил назад.
- Если с графом что-то случится, мы заявим об убийстве. - В негромком голосе Шона таилась такая угроза, что стражник немедленно ретировался.
К тому времени как мать с сыном оказались дома, Шеймус уже вернулся. Он молча слушал рассказ Кэтлин о произошедшем несчастье, потом обнял ее крепкой рукой, чтоби поделиться с ней своей силой. Обернувшись к сыновьям, О'Тул сказал:
- Вы, дьяволята, отправляетесь в Лондон. Сегодня же вечером!
Шон и Джозеф с командой, состоящей из трех Фитцжеральдов, поднялись на борт "Серы-1" сразу после полуночи. Было решено, что матросы высадят их в Лондоне и вернутся за ними через месяц, если только братьев не объявят в розыск.
***
Молодые О'Тулы отплывали с тяжелым сердцем. Им хотелось остаться с семьей, переживающей серьезные неприятности, но они знали, что отъезд неизбежен, потому что они оказались замешанными в ирландских беспорядках. Этого хотели их родные и требовал здравый смысл, но уезжать было нелегко. Оба испытывали чувство вины и казались себе крысами, бегущими с тонущего корабля.
Будучи в безопасности на борту шхуны, направляющейся в Лондон, Шон первым заступил на вахту у руля, пока Джозеф отдыхал. Он взглянул на звезды, и они показались ему сверкающими бриллиантами, рассыпанными по черному бархату. Пока нос "Серы-1" мягко разрезал волны, мысли Шона, оставив эмоции, вернулись к возникшим подозрениям.
Эдварда Фитцжеральда кто-то предал. Почему он снова и снова возвращается к Уильяму Монтегью? На первый взгляд в этом не было никакой логики. Монтегью глубоко увяз в предательском бизнесе. Ведь это он воровал ружья у собственной страны. О'Тулы и Монтегью - партнеры в течение восемнадцати лет, и никто никого ни разу не предал.
Шон копнул глубже в поисках мотивов. Какую выгоду предательство могло принести Хитрому Вилли? И тут он понял. Почему Монтегью был так заинтересован в помолвке дочери? И вот он, ответ, - чтобы она стала графиней Килдэрской! Шон вздохнул и признался сам себе, что настоящей причиной его подозрений была национальность Монтегью. Англичанин, и этого достаточно.
Позже, на своей койке, когда усталость наконец смежила его веки, он увидел странный сон.
Спиной к нему сидит женщина. Она совершенно обнажена. У нее великолепная спина, мягкие изгибы бедер, кожа подобна светлому бархату. Темные волосы прикрывают ей плечи, словно облако дыма. Он поднимает эту шелковистую массу и видит ее затылок, прикасается к нему губами, погружаясь в ее тепло и аромат. Его губы прокладывают дорожку вдоль позвоночника до ягодиц. Это место полно чувственности, и ему страстно хочется заняться с ней любовью. Он отлично знает ее, ему не надо смотреть ей в лицо. Но она не принадлежит ему. Почему запретный плод всегда слаще? Она принадлежит Уильяму Монтегью, она принадлежит Джозефу О'Тулу. Она пока еще не его. Пока нет.
Его губы спускаются ниже. Кончик языка скользит между упругими ягодицами. Его охватывает такое сумасшедшее желание, что он весь дрожит от страсти. Он нежно поворачивает женщину лицом к себе и в ужасе отдергивает руки. Кровь течет из раны на животе. На него смотрят глаза Эдварда Фитцжеральда. "Шон, поклянись мне, что ты позаботишься о Джозефе".
Шон тут же проснулся, медленно осознавая, где он находится. Черт бы побрал Уильяма Монтегью, Эмбер Монтегью и Эмерелд Монтегью!
***
Эмерелд Монтегью казалось, что ее прокляли. Уродливый особняк из красного кирпича на Портмен-сквер, наполненный антиквариатом, казался мавзолеем без смеха ее матери. Девушка ощущала невосполнимость потери, опечаленная отсутствием матери, словно та умерла. Ей очень хотелось учиться в школе, что было бы счастливым избавлением, но отец тут же убил эту надежду. В школе она ускользнет из-под его контроля, а это неприемлемо для Уильяма Монтегью.
Вместо этого он нанял гувернантку, миссис Ирму Бладжет: ревнительницу дисциплины, тюремщицу, шпионку и доносчицу. Высокая женщина подавляла Эмерелд, или Эмму, как ее теперь называли.
После ослепительной красоты матери дочери Монтегью было трудно даже смотреть на миссис Бладжет. Ее глаза вылезали из орбит самым непривлекательным образом, но не упускали ни единой мелочи. Фактически безгубый рот скрывал мелкие и острые зубки.
Уильям Монтегью ничего не забыл, когда объяснял гувернантке ее обязанности:
- Я хочу, чтобы вы уничтожили малейший след ирландского происхождения в моей дочери. Ирландцы приводят меня в ужас! Ее не должны больше знать как Эмерелд. С этого момента она только Эмма. Я также хочу, чтобы изменился ее внешний вид. Начните с волос. Я хочу, чтобы вы изменили все - одежду, речь, книги, музыку, привычки и сломили ее неповиновение. Ее мать была развратной женщиной, так что вы обязаны следить, чтобы в дочери не проявилось ничего подобного. Я хочу, чтобы она была послушной, целомудренной и кроткой.
Со дня приезда миссис Бладжет жизнь Эммы стала сплошным кошмаром. Все зеркала убрали, еду давали маленькими порциями и наказывали за каждое слово, за каждый поступок. Ее волосы остригли и заставляли бесконечно повторять монотонные молитвы, чтобы удержать от греха и очистить от дьявола.
Миссис Бладжет целиком и полностью разделяла мнение Монтегью, что забывать о розге - значит портить ребенка. Когда Эмма горько пожаловалась отцу, что гувернантка подняла на нее руку, тот грубо уверил ее, что если она еще раз даст этой достойной женщине повод избить себя, то пусть ждет еще одной порки после его возвращения домой.
Молча страдая, Эмма упрекала мать за то, что та обрекла ее на безрадостную жизнь, которая теперь потеряла для нее всякий смысл. Мысленно она разделила свою жизнь на два периода - до праздника у О'Тулов и после него. В тот день начались ее ночные кошмары.
Дни были бесцветными, а по ночам ей спились тягостные сны. Эмма видела свою мать, но это никогда не приносило ей удовольствия. Обвинения, взаимные упреки и слезы наполняли эти ночные видения. Сон с участием Шона возвращался к ней снова и снова, начинаясь всегда одинаково, но заканчиваясь по-разному.
Эмерелд лежит на сахарно-белом песке в лучах солнечного света, под мягким морским бризом, играющим ее темными кудрями. Восхитительное чувство предвкушения поднимается в ней, ее переполняют радость, ожидание счастья, потому что она знает - скоро, очень скоро он придет к ней.