Взгляд Шона О'Тула скользнул по Джону Монтегью, графу Сэндвичскому, а потом стал искать тех двоих, ненависть к которым питала его жажду мщения. Когда он наконец обнаружил Уильяма Монтегью, тот разговаривал с Джоном Уилксом <Английский политический деятель, член парламента (1727 - 1797). С 1774 г. лорд-мэр Лондона. Был для англичан защитником традиционных свобод от королевского авторитаризма.>. Шон не мог поверить в иронию происходящего. Неужели Монтегью не узнал в нем одного из своих врагов, причастных к его падению? О'Тула не удивило, что Уилкс пришел на этот аукцион. Последовательный политический реформатор, он был к тому же вульгарным сластолюбцем и ценителем порнографии, приверженным к грубым шуткам.
Граф Килдэрский понимал, что и мечтать не мог о лучшей аудитории для своего объявления. Эти развратные садисты сожрут Монтегью. Их унижение будет просто ошеломляющим.
Хищный зверь, притаившийся в нем, смотрел и выжидал удобного момента для удара. Как только Джек Реймонд подошел к Уильяму и его королевскому высочеству, они стали центром всеобщего внимания. Килдэр вышел вперед и поднял свой бокал:
- Мне кажется, пришло время произнести тост. Ваша дочь вот-вот родит вашего первого внука. - Шон жестом указал на Реймонда. - Я знал, что он на это не способен, поэтому решил помочь вашему зятю. Никогда не следует недооценивать ирландцев.
В зале воцарилась тишина. Килдэр поднял руку, выставляя напоказ искалеченный палец:
- Не стоит благодарить меня, джентльмены. Это доставило мне удовольствие.
Когда Шон шел к выходу, толпа расступалась, а потом снова смыкалась за ним, радуясь, что посчастливилось присутствовать при таком шокирующем и уничтожающем разоблачении. Публичное бесчестье и стыд - отличное блюдо, чтобы им полакомиться.
***
Эмерелд мучил ночной кошмар, она никак не могла проснуться, чтобы вырваться из его пут. Но, подобно щупальцам огромного осьминога, плохой сон держал ее, опутав так крепко, что, казалось, невозможно освободиться.
Ей снилось, что она снова на Портмен-сквер, и, как она ни старалась, кошмар не отступал. Совершенно потерявшая ориентацию, Эмерелд попыталась встать на ноги и, отказываясь верить своим глазам, начала осознавать, что это не сон. Молодая женщина в ужасе оглядывалась вокруг, не понимая, что случилось. "Это не может происходить со мной!"
Ее мысли пребывали в полном беспорядке, она поднесла руку к глазам, пытаясь отогнать паутину сновидений. Дрожащей рукой Эмерелд откинула со лба спутанные волосы, отчаянно пытаясь прогнать наваждение. Последнее, что она помнила, это шторм. "Как я сюда попала? Где Шон?"
Она сама настояла на том, чтобы плыть с ним в Англию, но даже в страшном сне не представляла, что может снова оказаться на Портмен-сквер. Ребенок у нее в животе словно перевернулся, и Эмерелд почувствовала, что ее сейчас вырвет. С трудом добравшись до лестницы и цепляясь за перила, она начала карабкаться наверх, надеясь, что ей удастся сдержать рвоту, пока она не доберется до ватерклозета в ванной комнате.
Эмерелд жестоко рвало, просто выворачивало наизнанку. Постепенно тошнота отступила, но с каждым вдохом ей становилось все хуже. Болело сердце. Услышав чьи-то шаги, Эмерелд с трудом встала на ноги и обернулась, полагая, что это кто-то из горничных пришел помочь ей. Но перед ней стоял Джек Реймонд. Ошеломление на его лице сменили ярость и отвращение.
- Ты, похотливая сука! О'Тул говорил, что вернет тебя, когда у тебя в животе заведется ирландский ублюдок! У тебя совсем нет стыда, вероломная потаскуха?
Эмерелд побелела и прикрыла живот руками, словно защищая малыша от его ненависти. Джек лжет. Шон не мог поступить так жестоко.
- Убирайся! Я не приму тебя обратно! Мне не нужны объедки этой грязной свиньи.
Эмерелд не могла позволить, чтобы ее загнали в угол, словно крысу. Она собрала всю свою гордость, выпрямилась из последних сил и вздернула подбородок.
- У тебя никогда не будет такой возможности, Джек Реймонд. Неужели ты думаешь, что я позволю тебе снова прикоснуться ко мне? - Несмотря на поздний срок беременности, а может быть, и благодаря этому, молодая женщина нашла в себе силы царственно выплыть из комнаты.
- Ему не удастся навязать Монтегью своего ирландского ублюдка. Я уничтожу его собственными руками!
Стоя на верхней ступеньке лестницы, Эмерелд в тревоге обернулась, слыша за спиной шаги Джека и с ужасом осознавая его дьявольские намерения. Казалось, время остановилось и движения замедлились, как во сне. Она видела, как Джек поднимает руку, чтобы спихнуть ее вниз. Эмерелд вцепилась в перила в отчаянной попытке удержаться.
Она ощутила сильный толчок в спину и поняла, что падает. Ударившись о перила, Эмерелд ухитрилась не выпустить их из рук, но ее нога скользнула по ступеньке, щиколотка подвернулась, и Эмерелд услышала, как хрустнула сломавшаяся кость. Она отчаянно закричала, но ее крик перекрыл рокочущий голос отца:
- Что, черт побери, здесь происходит?
Сквозь красную пелену боли Эмерелд увидела ненавистное лицо Уильяма Монтегью, стоящего у подножия лестницы. За ним возвышался здоровяк Белтон, возбужденный сценой, свидетелем которой он стал. Дворецкий пытался выпроводить двух горничных, тоже все видевших и слышавших, но у тех от страха ноги словно приросли к полу.
- Приведите врача, - приказал Монтегью. Он смотрел на Эмерелд с отвращением, но долг отца по отношению к дочери исполнил.
Белтон отправил одну из служанок за доктором, а другой велел приготовить постель для больной.
- Только не в моих апартаментах, - прошипел Джек, - Эта женщина мне больше не жена.
- Положите ее в помещении для прислуги, - распорядился Уильям.
Постель приготовили в бывшей комнате Ирмы Бладжет, но едва Джек приблизился к Эмерелд, та закричала с ненавистью:
- Не прикасайся ко мне, мерзкий убийца!
В конце концов кухарка, миссис Томас, сама отнесла ее в постель и нашла одну из ее старых ночных рубашек. Боль в сломанной ноге становилась невыносимой, но больше всего Эмерелд волновалась о своем ребенке. Миссис Томас расспросила Эмерелд, где у нее болит, и осмотрела, нет ли кровотечения. Не обнаружив ничего подозрительного, они обе горячо возблагодарили Бога.
Уильям Монтегью побелел как полотно. Если бы у него в руках оказался пистолет, когда О'Тул появился и разрушил все его планы, ирландская свинья уже валялась бы мертвой, и ни один суд Англии не вынес бы ему приговора! Страшнее унижения, нанесенного ему беременностью дочери, было мгновенное прозрение, что именно О'Тул разорил его. Когда эти черные глаза впились в него и он услышал насмешливые слова: "Никогда не надо недооценивать ирландцев", - Уильям понял, что все их убытки явились результатом мести О'Тула. Что ж, не только долбаные О'Тулы могут мстить, и это они скоро узнают, к их вечной печали.
Приход врача прервал размышления Монтегью. Его тут же вывело из себя то, что глупая служанка привела его личного врача. Любой медик справился бы со сломанной ногой. А лучше всего тот, кто ничего не знает о делах его семьи. Но потом Монтегью понял, что доктор Слоун может стать союзником.
- Произошел несчастный случай? - спросил Слоун, переводя взгляд с Уильяма на Джека. - Судя по всему, вам обоим не помешало бы успокоительное.
Уильям, бросив хмурый взгляд на горничную, заговорил:
- Пойдемте в библиотеку, доктор. И ты тоже, Джек. Это касается именно тебя, так что не надейся умыть руки.
Монтегью плотно закрыл дверь и только потом начал:
- Моя дочь сломала ногу, ей придется наложить лубки, но не это нас беспокоит. Она ждет ребенка, и, судя по всему, срок родов близок. - Уильям посмотрел на Джека. - Этот ребенок не от ее мужа. Мы хотим, чтобы вы устроили его судьбу.
Доктор Слоун изумленно поднял брови. Монтегью любит власть ради собственного блага, но если он полагает, что в этом доме несет ответственность за все, то тут возникает другая проблема.
- Устроить? Я не сомневаюсь, что вы не предлагаете ничего криминального. Если вы подразумеваете, что необходимо найти того, кто заберет дитя, это можно устроить. За определенную цену.
"Чертовы деньги! В итоге все кончается фунтами, шиллингами и пенсами". Уильям с каждой минутой терял терпение. О'Тула ждет кровавая расплата!