- Рада-радешенька. Лешенька, а я и не ждамши никого. А тут такая радость. Да как вы доехали? Чай на такси? Больно дорого дерут, ироды, - все эти высказывания сопровождались всплескиваниями рук и счастливыми улыбками. – А я только прибралась, полежала, а потом на огород. Как чувствовала. Сейчас кашки сварю, яичек пожарю. Сосиски у меня есть, свежие, только вчера Нинка в магазин ходила, принесла. Еще куриное мясцо есть, супчик сварим. Вчерашние щи сама съем, а вам свеженького наварю.
- Баб Маш, не надо ничего, - пытался остановить разбушевашуюся бабушку Леша. – Мы ненадолго. Мне бук надо забрать, задерживаться не будем.
- Как это не будем? Я год тебя не видала, а ты не будем, - обиделась бабуля, на глаза которой навернулись слезы обиды, взамен слезам радости. – Чтойто у тебя случилось. И хромаешь ты. Как там мамочка? Как отец?
- Привет передавали, - соврал и не покраснел Леха. – Бабуль, нам реально нельзя у тебя надолго оставаться.
- Что-то ты темнишь соколик, - слезы высохли, а взгляд у старушки стал хитрым. – С друзьями, что ли познакомил бы. И пока не поедите, не отдохнете, никуда не пущу. Так и знай.
- А нюх как у собаки, а глаз как у орла, - прокомментировал Леха и вздохнул. – Нельзя нам надолго задерживаться, ба.
- Но хоть поесть и отдохнуть успеете? Все-то вы куда-то спешите, молодые, - недовольно покачала головой старушка. – А толком поесть и забываете. Так как друзей зовут? И девонька ладная. Твоя девушка?
Умеет же задавать вопросы и, поди, на все ответь.
- Нет, ба, не моя, - ответил Леха и кивнул на меня. – Это Лера, моя одноклассница, а это…, - замялся он, когда дело дошло до Германа.
- Герман, - подсказала я. – Мой хороший знакомый.
- А я баб Маша, для дорогих гостей, можно и просто бабушка, - хитро улыбнулась старушка.
- Очень приятно, - улыбнулась в ответ.
Герман промолчал, хмуро рассматривая дом и пустой огород, словно прикидывая с какой стороны могут подступить враги.
- А я все одна, да одна, - баб Маша продолжила разговор за нас всех, снимая ключ с гвоздя и открывая дверь. – И за огородом присматриваю сама, и курочки у меня свои. Яички, нагулянные на воздушке, на травке, не то, что ваши городские. Вот утречком рано подымаюсь, кашки поем и в огород. И прополоть надо, и перекопать надо, и картошку сажать надо. А какие помидорчики и огурчики растут. Чисто сахар! А потом отдохну, ножки-то болят, полежу, глядишь и отступает. Супчику свежего поем и опять в огород. Так и толкуся цельный день. А вот зимой беда и заняться нечем, тяжко зимой. Лера, ты яичницу ешь?
Я не сразу вычленила в словесном потоке фразу, адресованную мне, поэтому запоздала с ответом:
- Да, ем, я все ем, - а баб Маша уже снова рассказывала про курочек и про соседку, которая давешней зимой ногу сломала и далее, далее, далее.
Энергичности пожилой дамы можно было только позавидовать. Для своего возраста она обладала завидным здоровьем и оптимизмом. Вот и сейчас развила бурную деятельность, устраивая нас поудобней, заботясь о том, чтобы накормить и не отпустить за порог усталыми. Мои порывы помочь с готовкой, баб Маша отмела на ходу не позволяющим возражений тоном. Я и не настаивала, меня беспокоил Герман, который рухнул на старый, облупленный табурет и закрыл глаза. Осторожно дотронулась до руки мужчины, привлекая внимание к себе.
Он открыл глаза, и я поразилась его усталому, бесцветному взгляду.
- Что? – спросил мужчина и попытался улыбнуться, получилось вымученно и неубедительно.
- Что с тобой? – скрыть тревогу не удалось, да я и не старалась это делать.
- Все нормально, - тусклый голос мужчины так же пугал.
- Ненормально. Пожалуйста, скажи, может я смогу помочь, - жалобно попросила я.
- А ты знаешь, что все время нашего знакомства я использовал тебя? – слова Германа прозвучали пощечиной.
- Я догадывалась, - отвернулась, пряча наворачивающиеся слезы. Мужчине незачем знать, что сейчас он больно ранил меня. Зачем ему мои проблемы и чувства? – Я догадывалась, что была тебе нисколько не интересна. Зачем ты вернулся? И что с тобой происходит? Это не опасно?
- Лера! – повысил голос Герман. – Ты слышала, что я сказал? Я использовал тебя, в своих, отнюдь не благородных, целях. И ты все еще хочешь знать, что со мной происходит?
- Не имею права? – сглотнула ком в горле и повернулась к мужчине лицом. – А может именно потому, что ты использовал меня, ты можешь и обязан дать мне хоть какие-нибудь разъяснения. Ты об этом не думал? С позиции порядочности и человечности не приходилось рассуждать? А может, попробуешь? Быть честным и откровенным до конца. Или кишка тонка?
- А захочешь ли ты знать ту правду? Уверена, что потянешь? – голос Германа, обретший до этого более бодрую окраску, снова потускнел.
Леха, сходивший куда-то в комнаты и вернувшийся оттуда с ноутом под мышкой, с интересом прислушивался к нашему разговору, впрочем, как и баб Маша, которая, крутясь возле плиты, держала ушки на макушке и даже не вставляла ни слова в наши разборки.
- Я хочу и имею право знать правду, - смотрела прямо в карие глаза, твердо проговаривая каждое слово.
- Сейчас не время и не место, - устало произнес Герман и отключился.
- Нет! – попыталась подхватить тяжелое тело, которое как в замедленной съемке заваливалось на бок.
Но силенок удержать не хватило, мужчина все-таки упал на пол, мне удалось только смягчить падение. Глотая слезы, пару раз ударила Германа по загорелым щекам. Возглас баб Маши на несколько секунд отвлек меня от процесса. Проследила за ее взглядом и тоже чуть не вскрикнула. Леха тоже осел на пол, а все то, что проделал Герман, чтобы скрыть ссадины и кровоподтеки, исчезло в один миг, и Леха предстал перед своей бабушкой во всей красе. Бабуля же оказалась неробкого десятка и энергично, как до этого за готовку, взялась за болящего внука. А я не знала куда бежать и что делать. Судорожно всхлипнув, постаралась взять себя в руки. Ревом делу не поможешь, и от него все здравые мысли разбегаются. Так что отбрасываем панику и думаем, что можно предпринять.
- Врач в деревне есть? – обратилась к баб Маше, которая причитала над внуком и не забывала ковыряться в шкафчике, который располагался как раз рядом с потерявшим сознание Лехой.
- Какой врач? Нету у нас врачей. Давно нету. Надо в город ехать за врачом, - сказала баб Маша и достала из шкафа засаленную баночку темного стекла. – Будем сами лечить, а вот после вы мне все-все-все расскажете.
Она отвинтила белую крышечку и попыталась ногтем поддеть пластиковую пробку, но так не поддавалась, тогда она распорядилась:
- Нож подай, там, на столе.
Пришлось отвлечься от бездыханного Германа и прижимания его головы к себе и подать требуемое.
Баб Маша подсунула открытый флакончик под нос Лешки, тот пару раз чихнул и открыл мутные глаза:
- Где бук? – первым делом спросил парень.
Следующим на очереди был Герман, на которого нашатырь, а в бутылке был он, вообще не подействовал. Чувствуя, что паника, которая до этого только подымала голову, усиливается, заломила руки и попросила:
- Баб Маш, а позвонить откуда можно? Нужно вызвать скорую. Вдруг Герман умрет? Пожалуйста!
Старушка бросила на меня острый взгляд:
- Скорая часа два ехать будет, если вообще приедет. Без врача обойдемся. Спит твой касатик. Просто спит.
- Но, - посмотрела полными слез глазами на Германа и не стала озвучивать рвущиеся с губ слова о том, что он в сне не нуждается.
Наклонилась над мужчиной, снова, как и на улице, приложила ухо к его груди и с облегчением услышала, как бьется сердце, ровно, только медленно.
Баб Маша зашептала что-то над Лешей, больше не обращая на меня и Германа внимания, а я решила пока помолчать и понаблюдать, чутье подсказывало, что старушка не так проста, как кажется на первый взгляд.
- Деревенская ведьма я, - ответила на невысказанный вопрос баб Маша, после того как закончила бормотать. – А твой-то просто устал очень, надорвался, поэтому спит.
Хотела возразить, да прикусила язычок. Я же не знала предела возможностей Германа, а так же того, скольких сил ему стоило вытащить нас с Лешей из когтей Евгения Анатольевича. Не удивительно если перенапрягся и устал.