Но вскоре в камеру пришли какие-то важные люди. Это понятно по их обмундированию, и по тому, как с ними разговаривают надзиратели. Двое облаченных в черные мантии мужчин смерили взглядами пленников, после чего подошли к Константину.
— У нас есть основания предполагать, что вы рассказываете не всю правду, — проговорил один из них. — Так что вам придется познакомиться с нашими палачами.
— И кстати, ваш дружок тоже там будет, — усмехнувшись добавил второй.
— Так он еще жив? — удивился Константин, а мужчины в мантиях скривились.
— Скоро увидишь…
Надзиратели быстро отцепили заключенных от стен, и сразу потащили их по длинным коридорам куда-то вниз. По обыкновению, пыточные всегда располагаются где-то на нижних этажах. Чтобы проще было выносить то, что остается от жертв.
В этот раз комната для пыток оказалась особенно просторной. Здесь, как и во всех прочих, всюду были развешаны по стенам приспособления для причинения боли, царила мрачная атмосфера, и казалось, что каждый миллиметр этой комнаты насквозь пропитан страхом и ужасом. Но вся эта атмосфера разбилась вдребезги об улыбку парня, что сидел в центре этой комнаты. Михаил выглядел опрятным, чистым, сытым, и, в крайней степени, довольным.
— О, привет, мужики! — он попытался помахать рукой, но руки его были прикованы к подлокотникам специального кресла. — Как спится? Как еда? Отлично же кормят, да? А сколько питательных зелий?
Мужчины не стали ничего отвечать. Они молча прошли каждый к своему креслу, куда их тут же усадили и приковали надзиратели. Всем было не до шуток. Ведь оперативники выглядели откровенно паршиво: красные глаза, засаленные волосы, бледные изможденные лица, грязь на всем теле. А этот сидит, сволочь, и улыбается.
— Всё, мастер Кадалам, оставляем их на вас! — отчитались надзиратели, и поспешили удалиться.
Тогда как старик, что всё это время стоял в углу и раскладывал свой личный инструмент по столу, обернулся и заулыбался.
— Ах, как же давно мне не выдавали сразу пятерых! — хлопнул он в ладоши, и подбежал ближе к пленным. — Еще и с полным доступом на любые пытки!
— Вы справитесь, Мессир? — поинтересовался один из охранников.
— Чтобы я, да и не справился? Я даю обещание, что справлюсь!
— А, ну раз так, значит, сомнений нет, — кивнул охранник. Ведь все знают, что мастер Кадалам никогда не обещает впустую. Он всегда сдерживает свои обещания, чтобы ему это ни стоило. Причем зачастую доходит до самого настоящего безумия. Хотя и так видно, насколько этот старый палач безумен.
Кадалам довольно высокий, но при этом худощавый. На затылке была залысина, а в разные стороны торчат взлохмаченные седые волосы. На одежду ему плевать, и то, что она испачкана в старой засохшей крови — ни капельки его не волнует. Но самое главное — это его лицо. Обычно заключенные теряют сознание от страха, стоит только встретиться взглядами с этим человеком. Не сходящая с лица дикая улыбка, безумные глаза, мечущийся по комнате взгляд. В общем, сразу видно, что этот человек явно ненормальный, и пытки — его излюбленное занятие.
— Нет, ты подожди. А если, и правда, не справишься? — Константин аж закрыл глаза, поняв, что это сказал Михаил.
— Ты? — прошипел палач, и в три прыжка добравшись до пленного, дал ему пощечину. — Молчать, нелюдь!
Командир отряда уже смог понять, что людей из его мира здесь за людей не считают. Такие как он, здесь по уровню даже ниже, чем животные. По крайней мере, в этом королевстве так.
— Хотя я тебе отвечу, — прищурился Кадалам. — Сегодня вы все будете говорить. Очень много говорить! Рассказывать даже то, чего не знаете! И эта ночь вам не понравится, — он снова оскалился и приблизился к Михаилу. — Особенно ты! Тебе я обещаю, что ты будешь плакать, как ребенок, называть меня своим господином, и целовать мои ноги. Я сломаю тебя полностью! — прорычал он. В комнате повисла тишина, но вскоре у палача слегка задергался глаз. Ведь вместо испуга на лице пленного была лишь улыбка.
— А если, простите, нет? Если у вас не получится добиться желаемого? — уточнил пленник.
— А если нет, я вскрою себе глотку! Ахаха! — бешено расхохотался палач. — Возьму свой любимый зазубренный тесак и медленно разрежу свое горло. Знаешь, ты не первый, перед кем я заключаю такой договор, между мной и богами! И как видишь, я всё ещё здесь. Вот уже семьдесят лет я терзаю плоть нелюдей!