И это, кстати, отвечает на вопрос, почему мне не нужна власть. Я не желал ее в прошлой жизни, и в этой тоже не хочу связываться с политикой. Все эти интриги, натянутые улыбки — это не про меня. А вот быть графом куда веселее. Нет такой ответственности, и ничто не сковывает меня в действиях. Если захотел — объявил войну соседу. Или не соседу, а вообще, кому угодно. Даже не представляю, зачем нужно лезть куда-то выше, где возможностей станет только меньше.
Так и сейчас. Мы вошли в зал для приема, и я сразу увидел улыбку Императора. Ему хотелось бы вонзить меч в грудь наглого сынка султана и объявить войну Османской Империи, но при этом он вынужден тихо сидеть, не показывая своих истинных чувств.
Для кого-то это покажется слабостью, но на самом деле всё не так. Войну объявить легко. Просто отправляешь на смерть своих людей, говоришь им, как это важно для Империи, и просто сидишь, ждешь результатов. Тогда как вовремя сдержаться, и не учитывать свою личную неприязнь, куда сложнее. Уж я-то знаю. Сам объявляю войны направо и налево, и для этого может хватить одного наглого действия в мою сторону.
Сразу оговорюсь, что я своих людей на смерть не посылаю, потому могу себе это позволить. Потерь у лекаря нет, и быть не может, иначе это плохой или слабый лекарь, что, в принципе, одно и то же. Разумеется, я не говорю о тех случаях, когда Империи без войны не обойтись. Например, когда людям угрожает опасность, тогда Император, в любом случае, пойдет на это без лишних раздумий.
Император тяжело вздохнул, увидев, что мы пришли, и приказал готовить дуэльный круг. Нет смысла оттягивать неизбежное, и схватка состоится в любом случае, потому лучше разобраться с этим сразу.
А пока слуги готовили все необходимое, к нам подошел сын султана и еще какой-то мужчина в годах, одетый в свободные восточные одежды. Еще полотенце на голову намотал зачем-то. Но я не стал спрашивать, зачем. Видимо, в Российской Империи ему стало слишком холодно, вот он и утеплился, как смог.
— Это какая-то насмешка? — скривился мужик в полотенце. — Или ваша Империя настолько слаба, что у наследника престола секундантом выступает лекарь? — он окинул меня презрительным взглядом. — Ты бы еще горничную взял!
— А что это за дурак в полотенце? — уточнил я у Александра, но он не успел ответить, так как по нам ударила довольно мощная аура этого дурака. Он что, правда, хотел запугать нас этим?
— Я Кабит аль Хафейн, наставник Его Величества Наргиза Османского! Ты, собака, имеешь наглость открывать в мою сторону свою мерзкую пасть? — прорычал мужик.
— Нет, ну точно дурак! — помотал я головой.
— Может, ответишь за свои слова с мечом в руках? — заорал он, выхватив свой клинок.
— Не… — помотал я головой. — С мечом будет слишком просто.
Раздался громкий хлопок и, повернувшись, я заметил, как Император хлопнул себя по лбу. Некоторое время он сидел так и мотал головой, но после приказал готовить еще один дуэльный круг.
Хотя я не понимаю его недоумение и недовольство. Он ведь знал, что Александр летит сюда не один, а в моей компании. Мог бы сразу подготовить больше дуэльных кругов, я ведь не просто так сюда пришел, а развлекаться.
Александр стоял и смотрел куда-то в пустоту, погрузившись в свои размышления. Ведь он отчетливо помнил, насколько сильным был в шестнадцать лет его противник, и с тех пор он стал еще сильнее.
Цесаревич всё это время помнил, что момент их схватки всё приближается, и тайком от всех смотрел новости из Османской Империи. А там довольно часто упоминалось имя наследника престола. Какой он сильный воин, как он идет победоносным маршем по землям врага, как побеждает в честной схватке сильнейших воинов, и насколько могущественен Дар его Рода.
— Ну всё! Нет у тебя теперь личного лекаря, — Наргиз подошел к Александру и решил немного над ним поиздеваться. Сейчас заканчивались последние приготовления к дуэли его наставника и секунданта цесаревича, и все в зале понимали, каков будет исход этого поединка. — Знаешь, чем известен мой наставник?
— Если честно, не очень интересно, — помотал головой Александр. Он тоже понимал, каков будет исход, и его эта дуэль ни капли не волновала. Сейчас цесаревич переживал за себя, но отступать — не в его правилах. Ведь на кону честь сестры и Империи, нельзя упасть в грязь лицом.