Я медленно иду по дороге в школу. На одном плече у меня висит рюкзак. Спину греет раскаленное солнце. Оно победно восседает на чистом небе и светит так ярко, как будто насмехается надо мной. Ненавижу эту дорогу, но я всегда хожу этим путем, ибо опаздываю, а это самый кратчайший маршрут в школу. Как бы я хотел ее сжечь нахрен и всех кто в ней находится: преподавателей, директора, медсестру, что ставит самые больнючие уколы в мире, одноклассников, наших сраных поваров, которые собирают ингредиенты для супов с помойки, не брезгуя обидеть какого-нибудь бездомного; они копаются в этом дерьме, чтобы накормить нас этим дерьмом и я сжег бы их всех до единого... но не нашего сторожа Хьюстона. К нему я относился с уважением. Хьюстон классный чувак.
Начались уроки. «Ораторское искусство», «физкультура», «математика» – они шли долго и уныло, как кучка туристов, преодолевающих сотни препятствий, изнывающих от жары, взбираются на вершину холма, только чтобы сфоткаться там у водопада.
На предмете «западная литература» Джордж Гастингс, стоя у доски, продекламировал нам стихи Байрона отрыжкой. Учитель был в ярости. Десять минут бегал за ним по классу, собираясь поколотить указкой, но потом выдохся и сломал указку об колено. Он отправил Гастингса к директору – какой смысл, если тот мудак пошлет его обратно?
Меня отправляли к директору несколько раз. У него небольшой кабинет, с пафосом обставленный разными безделушками. Бюст Хемингуэйя стоял возле шкафа и молча с укором взирал на вошедшего, как будто поставленный здесь специально именно для таких вот случаев. Рабочий письменный стол и обшитое кожей кресло. Сам директор был маленьким, старым и тощим, кожа лица дряблой и отвисшей, глаза из-под очков красные, грустные – по мне так он вылитый бассет-хаунд (Примечание автора: порода собаки).
Первые две минуты директор буравит тебя взглядом, затем с отвращением произносит «какое же ты чмо». Он отворачивается, словно не может больше вынести твоего вида. Лениво шествует к окну, останавливается перед ним и смотрит во двор, перечисляя все твои провинности перед школой, а затем, как бы подводя всему этому итог, тем же равнодушным, сухим, формальным голосом заявляет:
– Если ты не возьмешься за ум и продолжишь вести себя, как чмо, я убью всю твою семью. А тебя отдам поварам. Все. Можешь идти.
После уроков мы с моим другом Стивом Бельманом отправились в столовую, куда следовали все голодные дети с окончанием тяжелого учебного дня. Отыскали самый чистый круглый пластиковый столик, заляпанный в желтых пятнах, и сели за него с подносами.
Стивен достал из кармана металлическую коробку и взял две таблетки. Он закинул их себе в рот, запивая колой. Постепенно его лицо приобрело выражение полного спокойствия, как у младенца, спящего в кроватке.
– Слушай, вот зачем тебе две таблетки? Мне кажется, ты выглядишь таким тихим и безобидным – тебе бы хватило и половины, а остальное отдал бы мне.
– Еще чего! Половины? – Стивен недовольно фыркнул, убирая коробочку в карман, – Ты просто не знаешь какой я внутри злой. Я в бешенстве!
– Ну да, ну да, ты мне это сейчас прекрасно демонстрируешь.
У Бельмана были запавшие глаза, маленький нос пятачком, короткие руки и ноги; длинное, худое туловище, как у суриката. Забавный паренек, даже когда злится вызывает смех, поэтому я часто люблю выводить его из себя.
– Какое дурацкое имя – С-с-ст-и-и-и-ивен.
– Калеб ни чуть не лучше, – обижено бросил он.
– Рядовой служащий Стивен прибыл на свою дерьмовую работу, сэр! – отрапортовал я. – Где твой чемоданчик, Стивен?
– Зачем мне чемодан?
– Ну как зачем? Ты же там хранишь все свои ненужные вещи. Там у тебя и рамочка с фотографией твоей потной дородной жены, которую ты поставишь возле ноутбука. И зеленое яблочко, которое скушаешь во время перерыва на обед. В этом чемоданчике твое сердце, Стивен, – усмехнулся я.
– Иди ты нахер. Дай спокойно поесть.
По школьной столовой прокатился крик – в длинной очереди к раздаче возникла перебранка между учениками, которая грозила перерасти в полноценный мордобой. Кто-то влез без очереди. Но мы со Стивом и бровью не повели, продолжая поглощать пищу, как ни в чем ни бывало.
Я увидел, как Джордж – живой и невредимый; директор с ним ничего не сделал, – вовремя покинул эту заварушку, расплатился у кассы за свой гамбургер и банку коки. Он направился к нам.
– Привет, Стив, – сказал он, хлопая сзади по плечу Стива, у которого от неожиданности из носа полилась газировка.
– Ну, здравствуй, хуй очкастый.
– И тебе привет, Калеб, – он показал мне средний палец. Я поднял свой. Он рассмеялся и сел за стол напротив меня.