– Да иди ты нахуй со своей философией, Бельман. Серый, зеленый – мир в твоих глазах может быть каким угодно, только эт ничего не значит, он останется таким какой есть... Нужно купить таблеток, – сказал я, – идем.
Мы вошли в маленький продуктовый магазин, где у стойки сидел продавец, выглядевшей так, словно мы попали в тату-салон; вылитый бизон, разве что не с рогами, в красной обтягивающей майке, подчеркивающей его мускулатуру, и джинсах. При виде нас он поднялся со стула, потянулся к вещице похожей на портсигар и вытащил оттуда три маленькие прозрачные пилюли, которые в его гигантских пальцах-сардельках были крохотными. Он закинул их себе в рот.
– Че надо? – проворчал он.
– Транклы.
– С тебя полсотни, малой. – он вдруг угрожающе наклонился к стойке и, уставившись на нас налитыми кровью глазами, произнес, если не проскрежетал: – У меня скоро снесет башню. Эта галимая херня уже не помогает.
– Угу, отлично, – сказал я, расплатившись за покупку. Мне не хотелось разговаривать с этим психованным ублюдком.
У магазина мы разошлись. Бельман сказал, что ему нужно к стоматологу. Все-таки проблема с чувствительностью зубов его никак не покидала.
Я вернулся домой. Никого не обнаружил. Оставил на кухонном столе пакет с таблетками. В доме стояла тишина. Я вышел из кухни в коридор. Чуть поодаль от лестницы у прохода в гостиную появилась Бетти: девочка в сером платьице в горошек с анемичной кожей. У нее было вполне милое личико, не искаженное злобой, желанием кому-то причинить боль. Два больших испуганных глаза и бледные губки в форме сердечка. Она боялась меня или всю нашу чертову семейку, к которой как будто вовсе и не принадлежала – не относилась ко всему этому миру; была в нем чужая. Она была слишком... слишком... как же сложно выговорить это слово (у нас на него налагался строгий запрет)... ну, в общем, как сказать... слишком д-д-доброй. Она никогда не плакала – по крайней мере, я не видел, – не жаловалась, вела себя тихо, как серая мышка.
– Привет, Калеб, – слабым голосом поздоровалась Бетти; она в нерешительности жалась у стены, словно не знала, что делать.
Я, стиснув зубы, молча прошел мимо нее. Поднялся по лестнице в свою комнату и захлопнул дверь.
***
Они вернулись. И внизу начался коллапс: гремела посуда, звучали крики – нет, они не готовили праздничный ужин! – звон битого стекла, хлопанье дверьми, грохот упавшего тостера или еще чего. Такая энергия стимулировала меня спуститься вниз и присоединиться к общему балагану. Но внезапно наступила гробовая тишина. Я даже глаза открыл. Облизнул пересохшие губы, спрыгнул с кровати и отправился на первый этаж...
Мама с проломленным черепом лежала на кухонном полу. Рядом стоял отец в белом фартуке, заляпанном кровью мамы. Он пытался кормить Бетти какой-то бурой гадостью, но всякий раз, когда ложка приближалась к ее мордашке, она сжимала губки в тонкую линию и отворачивалась. Взгляд ее был затравленным. А он продолжал издеваться, впихивая в нее мерзкую кашу. Карл орал и прыгал вокруг нее, как разъяренный шимпанзе, пытаясь заставить Бетти съесть кусочек ее матери.
Что-то с нарастающей скоростью поднималось в моей груди... Гнев. Я ощутил его столь отчетливо, как будто не знал иных чувств. Не в силах совладать с собой, я громко закричал и ринулся на Карла... вцепился зубами ему в плечо... Он нанес мощный удар кулаком мне в челюсть и я, с парой выбитых зубов, отлетел к кухонной плитке. Кровь скопилась во рту и подступила к языку, стекала мне в горло, как соленый водопад, и я глотал ее, возбуждаясь все больше. В голове окончательно помутилось. Ярость, которую я контролировал и сдерживал в себе от рождения, вдруг захлестнула меня волной и ничто не могло ее остановить. Сплюнув на пол сгустки крови, я молниеносно вытащил из столешницы большой разделочный нож.
– Ну давай, сука! – сказал он, жестом приглашая к себе. – Я твою мать уделал и тебя уделаю, гаденыш!
– Сдохни, Карл!
Я с яростью бросился на отца и всадил ему нож глубоко в живот. Острое лезвие проткнуло кожу, как суфле. А затем стало подниматься вверх, распарывая грудную клетку; перерезая вены и разрывая мышцы. Карл повалился на меня и кровь теплым потоком хлынула мне на лицо. Я оттолкнул грузное тело, скользя ногами по полу. Карл (уже мертвый) обрушился рядом с матерью. Эта сцена без конца являлась в воображении, запечатленная в памяти моей внутренней визуальной камерой.
Бетти стояла в углу, сжавшись в маленький комочек, и испугано глядела на ужас, который я сотворил руками.
– Мне нужно пройтись, – сказал я каким-то не своим голосом.
– Пожалуйста, возьми меня с собой, – умоляла она, осторожно приближаясь, – пожалуйста.